Понятие юродство в русском церковном и житейском обиходе появилось не позже X века - с приходом на Русь славянских переводов новозаветных книг, в том числе, посланий апостола Павла. Именно он, апостол язычников, первым из христианских авторов истолковал это понятие и утвердил стоящий за ним тип человеческого поведения как сущностно религиозный. "Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас спасаемых - сила Божия." (1 Кор. I, 18). Истинный смысл юродства недоступен разумению "погибающих" - "мудрых по плоти". "Ибо написано, - ссылается Павел на пророка Исайю, - погублю мудрость мудрецов и разум разумных отвергну". (1 Кор. I, 19).

Эта ссылка апостола на ветхозаветный авторитет знаменательна в том отношении, что напрямую выводит нас к истокам юродства как такового. Библейские пророки и были по сути перво-юродами древности. Они то и дело "ругались миру", подвергаясь за это оскорблениям со стороны толпы и стоящих за нею "мудрых по плоти" - блюстителей буквы закона. То есть, тех самых книжников и фарисеев, которых в Евангелиях постоянно пристыжает Спаситель. Плотское мудрование последних состояло в том, что они, воспринимая мудрость как безусловно положительное качество человека, считали кощунственным появление мудрости в личине житейского неразумия, "буести", в "ругательном" облике. Мудрость, по разумению законника, недоступна осмеянию и поруганию; подвергаемый унижениям и оскорблениям, побиваемый каменьями, следовательно, не достоин считаться мудрым. В такой абсолютизации земной мудрости ветхозаветные законники вполне сходились с плотски мудрствующими эллинами. Вот почему апостол Павел, отстаивая право христианина на новое осмысление "премудрости Божией", говорил: "А мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Эллинов безумие..." (1 Кор. I, 23).

В смиренном образе голгофской казни они нашли повод лишь для осмеяния, глумления, для высокомерного неприятия. И тем самым добровольно лишили себя разума. "Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо, когда мир своею мудростию не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих". (1 Кор. I, 20-21).

Последние слова апостола приводят нас к осознанию того, что юродство по природе своей христоцентрично, то есть, первым и высшим образцом для подражания юродивому служит сам поруганный и обесчещенный, распятый во спасение мира Сын Божий. "Юродство проповеди" - это сказано не столько об апостольской миссии, сколько о Самом Спасителе. Об особенностях Его земного пути. О "буести" иных Его "руганий миру", оскорблявших слух фарисеев и книжников. О странности многочисленных Его притч, заставлявших недоумевать даже прилежных учеников. "Юродство проповеди" - это и о "языке" притчеобразных поступков вроде изгнания торгующих из храма или омовения ног ученикам. Это - и о самом Его рождении в скотьих яслях пещерной лачуги. И, наконец, - о голгофском кресте с глумливой надписью над головой распятого Спасителя. Тут - предел унижения, испытанного Сыном Божиим на земле, и тут же - наивысший образец для всех, кто избрал и еще изберет себе жребий юродства во Христе.

Чтобы еще отчетливее подчеркнуть христоцентричность юродства как типа религиозного поведения, апостол Павел создает словесную формулу - "Мы буи Христа ради..." (1 Кор. 4, 10), которая через многие века в русской духовной среде станет определением целого направления святости. Обращаясь к представителям коринфской общины, а иные из них уже успели загордиться своей духовной мудростью, - апостол возвращает их к реальному положению вещей, к тому, что по сути, уготовано на земле каждому христианину: "Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе; мы немощны, а вы крепки; вы в славе, а мы в бесчестии. Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся, и трудимся, работая своими руками. Злословят нас, мы благословляем; гонят нас, мы терпим; хулят нас, мы молим; мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне". (1 Кор. 4, 10-13).

Г. Федотов приводит два канонических определения юродства как чина святости: "Христа ради юродивые" и "блаженные". Не трудно увидеть, что, подобно первому, второе определение по сути также христоцентрично. Оно восходит напрямую к евангельской нагорной проповеди, к Господним заповедям о блаженстве. Нет ни одной из заповедей, которая бы не предвозвещала своим смыслом и подвиг юродства. Такой вывод как бы суммируется в последней из заповедей, где сказано об открытости и беззащитности блаженных на земле перед любым поношением, злобой и ложью: "Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня; радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас". (Мф. 5, 11-12).

Высокий подвиг стяжания блаженства через духовную нищету, осознанно принимаемую на себя буесть, немудрость, через тяжелейший жребий "ругания миру" и, как следствие, бесконечные поношения, принимаемые от мира, - все это сообщило юродству о Христе в русском народе славу одного из труднейших и особо чтимых служений Господу. Русская церковь знает целый сонм святых блаженных и юродивых Христа ради, - таких как Прокопий и Иоанн Устюжские, Михаил Клопский и Николай Кочанов, Максим и Василий Московские, Исидор Ростовский и Ксения Петербургская... Но знает она и еще более обширный круг юродивых местночтимых. К последним из них по времени служения можно отнести и старца Орловского Афанасия Андреевича Сайко, страдному жизненному пути которого посвящается эта книга.

* * *

Первую часть книги, запечатлевшей образ, житие и слово Орловского Христа ради юродивого, составляют воспоминания Марии Николаевны Кирилловой (1906-1986). Это личные разговоры, наблюдения, впечатления, размышления над обращенными к ней словами Афанасия Андреевича и ее же собственные записи рассказов третьих лиц об А. А. Сайко. Машинописный экземпляр этих записей дополнен самостоятельными текстами, автором которых является женщина, близко знавшая Марию Николаевну. В них – рассказы М. Н. Кирилловой о старце, не записанные ею самой, и воспоминания иных лиц о собственных встречах с А. А. Сайко. Эти тексты составляют вторую часть книги. Особенность публикуемых воспоминаний состоит в том, что высказывания и поведение человека, принявшего на себя подвиг юродства, как правило, представляют собой совершенно особый язык, отличный от общежитейского, - язык иносказаний, притч, недомолвок, поступков и жестов, нуждающихся в истолкованиях, в "переводе". Очень часто такой "перевод", в силу своей субъективности, не обладает исчерпывающей точностью, оставляя тем самым простор для читательского раздумья.

Исполняя такую трудную и важную задачу, как описание жизни Орловского Христа ради юродивого старца Афанасия Андреевича Сайко, считаю своим долгом изложить причины, побудившие меня взяться за нее, а также то, чем я руководствовалась при ее исполнении.

Первое - это было указание самого старца. Однажды он дал мне карандаш с тетрадью и сказал: "Нате, пишите". Я подумала: "Что писать? О чем? Я же ничего не знаю..." Старец же, угадав мои мысли, ответил: "Пишите что-нибудь, как умеете".

Все, что связано с Афанасием Андреевичем, поучительно и полезно для души.

В 1921 году в Орле на колокольне Богоявленского храма появился и стал жить никому не известный человек. Одет он был бедно и очень легко, ходил полубосой, хотя время было зимнее. С колокольни сходил, чтобы попросить на пропитание, потом возвращался. Вел себя как не совсем разумный, но поначалу на него мало кто обращал внимание. Когда слух об этом человеке дошел до молодого священника Введенского женского монастыря о. Всеволода Ковригина, он поручил брату Иоанну, которого называл своим келейником, подыскать среди верующих человека, который бы согласился взять к себе на жительство этого бесприютного. Верующая одинокая женщина по имени Марфа, жившая на окраине города в маленьком домике, согласилась приютить его у себя. Когда брат Иоанн привел человека к ней, Марфа спросила, как его зовут и он ответил: Афанасий Андреевич. Затем Афанасий Андреевич взял два ведра, пошел и принес воды из колонки, поставил ведра посреди комнаты, разделся донага и начал мыться. Смеется, радуется, поливает себя холодной водой, кругом лужи на полу, будто гусь купается.

Просто так Афанасий Андреевич никогда не ходил, а все время что-то подбирал с земли - склянки, спички, спичечные коробки, обрывки газет. Его карманы вечно были переполнены этими "находками", а если попадались большие куски газет, то он прятал их за пазуху или клал в картуз, который был всегда до отказа набит этими бумагами.

Афанасий Андреевич обладал тонким музыкальным слухом и хорошим голосом большого диапазона: от баритона до дисканта. Играл на многих музыкальных инструментах, но предпочитал скрипку. Часто можно было видеть, как он любовно перебирает струны своими точеными музыкальными пальцами. Из его разговоров можно было понять, что родина его - Волынь-корец, что он образованный и интеллигентный человек. В разговорах часто упоминал Варшавскую консерваторию, драгунский полк, гусарское сукно. Имел красивый почерк. Всех называл на "Вы".

- Мама, а молочко-то святое... Мама, а молочко-то святое...

- Мне стало так стыдно, - говорит Надежда Максимовна. - Не знала, куда от стыда деваться.

Была у Афанасия Андреевича поговорка, которая имела глубокий смысл: "Глаза - как тормоза, нос - как паровоз, губы - как трубы". На протяжении многих лет я слышала от него эту поговорку, но значения не придавала, думала: юродствует.

Однажды Афанасий Андреевич с серьезным лицом говорил эти слова молодому священнику. И тут я поняла, что они могли означать, и Афанасий Андреевич подтвердил, что поняла я его правильно. "Глаза как тормоза" - глаза надо придерживать, чтоб не бегали по сторонам. "Нос как паровоз" - паровоз не сворачивает с намеченного пути, так как идет по рельсам; если он с них сойдет, то это может обернуться катастрофой; так и в жизни нельзя сворачивать с избранного пути, с пути Божьего. "Губы как трубы" - чтобы воспевать и восхвалять славу Божию, как в своих псалмах говорит царь Давид: "Хвалите Бога в псалтыри и гуслях, в струнах и органах, в трубах и восклицаниях".

- Что вам принести? В чем вы нуждаетесь? Он отвечал, становясь при этом, как солдат, навытяжку:

- Я ни в чем нужды не имею.

- Никто не забыт; ничто не забыто.

Смирение Афанасия Андреевича было удивительным. Вот такой пример: приходит он в один дом, а там несколько девочек-подростков. Дети начали мудрствовать над его головой: расчесывали волосы, заплетали в десять косичек, а в каждую косичку вплели красный бантик. Только они закончили, как Афанасий Андреевич встал и прямиком направился в храм, на клирос к певчим монахиням, и как ни в чем не бывало стал петь.

Афанасий Андреевич для многих оставался загадкой. Никто ничего достоверного не знал о нем. Был ли он когда-нибудь женат или нет - неизвестно. Многие говорили, что, наверное, был, а сам о себе он говорил мало.

- Афанасий Андреевич, были ли вы когда-нибудь женаты?

- От чрева матери моей - никогда.

Здесь не было ни юродства, ни иносказательности. Здесь был прямой ответ. В этот момент его лицо было как лик древнего пророка на иконе.

У меня было две подруги: Мария и ее сестра Юлия. Меня тоже зовут Марией. Нам с Марией было по 15 лет, а Юлии - 20. Мы любили ходить в храм Введенского женского монастыря, а в свой приходской храм ходили редко.

- Как вас зовут?

- Афанасий Андреевич, - последовал ответ.

- А где вы живете?

- Там, где бугорки, это около рва, где монашеское кладбище.

- Можно вас проводить?

- Можно.

- Вас я видел в виде дождевой тучки. Повернувшись ко мне, продолжал:

- А вы - цыганка из табора номер шесть. Когда мы дошли до переулка, в котором все трое жили в одном доме, он спросил у меня:

- Где вы живете?

- В доме номер 39.

- А вы где живете?

- В номере 39, в том же доме.

- А вы где живете? - повернул голову к Юлии.

- Я живу вместе с сестрой и подругой - в этом же доме.

- Нет, Вы там не живете, а живете вы там, - он указал рукой в сторону Иверского храма. - В маленьком сереньком домике и у вас маленький, маленький, ма-а-ленький.

Слово "ма-а-ленький" он пропищал очень тоненьким голосом так, что любой понял бы, что речь идет об очень маленьком ребенке.

- Нет, - запротестовала Юлия. - Я живу здесь, в этом доме.

Нам стало ясно, что Афанасий Андреевич не простой человек. Все, кто начал понимать его речи, стали обращаться к нему за помощью и советами. Очень мудро обличал он людей в дурных поступках. Люди толпами ходили за ним, чтобы услышать его слово. Часто он сам приходил в дом к разным людям, чтобы предостеречь их от беды, от греха.

- Зачем же вы сняли всю свою красоту, зачем бороду сбрили?

- Мама, теперь я буду каждую неделю бриться.

- Привыкайте решать задачи, ищите родственность между предметами.

А если я не могла сразу сообразить, к чему это относится, он подсказывал, как надо понять его слова:

- Идите, София вас догонит.

...Приближался день освобождения Орла от оккупантов. Бои шли под городом. Падали бомбы. Рвались снаряды. Жертвами становились мирные люди.

- За день до гибели пришла Татьяна домой и говорит, что встретила Афанасия Андреевича, который ей сказал: "Ну, девка, тебя сразу ухлопает". И побежал. А Татьянина мать на это: "Да ну, слушайте его больше. Он - человек ненормальный". На другой день Татьяну и убило.

Еще о. Филипп рассказывал, как стоял и разговаривал с другим священником. Подходит к ним Афанасий Андреевич, достает из кармана два огурца. Один подает о. Филиппу: "Это вам - Брянск". Другой подает его собрату: "А это вам - Ливны". И ушел. Через некоторое время о. Филиппа перевели в Брянск, а второго священника - в Ливны.

Частенько Афанасия Андреевича можно было застать за собиранием склянок, бумажек и спичек. Чаще всего он собирал спички, многие спрашивали его: "Афанасий Андреевич, для чего вы собираете горелые спички?" В ответ старец брал в руку десяток спичек: "Надо брать по десять штук, связать ниткой, - при этом он делал жест, будто перевязывает спички ниткой. - Их надо окунуть в серу. Сколько ссерите, столько и получите". И начинал смеяться юродивым смехом. Смысл сказанного был глубокий. Десять спичек у Афанасия Андреевича означали десять заповедей. Сколько выработаете - столько получите...

Как и другие Христа ради юродивые, Афанасий Андреевич никогда не старался выглядеть умным, а тем более подвижником или святым. Наоборот, всегда как бы подыгрывал тем, кто его считал дурачком и сумасшедшим.

Афанасия Андреевича редко кто видел молящимся, он даже не крестился в храме и не клал поклонов перед иконами. Многие говорили: "Ну что это за блаженный, просто больной человек". И я часто задумывалась над этим. И вот однажды я пришла в храм до вечерни, смотрю - Афанасий Андреевич заставляет сторожихиного мальчонку класть поклоны, сам не кланяется образам, а мальчонку держит за шиворот и приговаривает: "Кланяйся, кланяйся Богу". Я смотрю на эту сцену и думаю: "Сам не кланяется, а малого заставляет, значит, он признает поклоны Богу". И вдруг я поняла: а разве это не поклоны, когда он собирает спички, склянки, бумажки без разгибу целый день. Так вот где его поклоны! Думаю, а сама гляжу на него. Тут Афанасий Андреевич посмотрел на меня, а взгляд такой, будто слышит мои мысли, подходит и говорит: "Прошу защищать мои интересы и не разглашать их". И взгляд прямой, лицо строгое и серьезное. Этим он подтвердил мою догадку. И когда люди спрашивали меня: "Как вы думаете, для чего он собирает склянки, спички и все остальное?" - то я, конечно, кроме "понятия не имею", ничего не отвечала.

Все, кто знал силу молитв Афанасия Андреевича, обращаясь к нему за помощью, приносили посильную лепту. На принесенные деньги старец покупал свечи и ставил их перед образом Спасителя. Когда ему приносили большую сумму, то он, собираясь в храм, говорил: "Сегодня мне парильня". Надевал на себя теплый пиджак и, придя в храм, покупал много свечей, ставил на подсвечник, все их зажигал, а в руках держал по две большие свечи и так стоял всю службу, а когда приходил домой, то белье с него трудно было снимать, так как оно было мокрое от пота и прилипало к телу. Вот и называл Афанасий Андреевич такие свои подвиги "парильней".

Многие искали Афанасия Андреевича не за тем, чтобы получить душеспасительный совет, а погадать, что, мол, он скажет по тому или иному случаю. Но гадальщики уходили ни с чем. Вот такой случай, которому я была очевидицей.

- Хорошо, что вы пришли, - говорит. В это время со стороны города показались две женские фигуры, направляются к нам. Посмотрел на 'них

- Мама, бежим, - хлестнул веревкой коровенку, та быстро побежала по рву наверх, Афанасий Андреевич - вслед за нею. Я, ничего не поняв, осталась на месте. Подошли женщины. Одна из них спрашивает: "Вон тот старик с коровой - Афанасий Андреевич?" "Да", - отвечаю. По-видимому, они его раньше никогда не видели. А в это время Афанасий Андреевич с коровой уже далеко убежал и, конечно, ничего не мог слышать. Одна из женщин спрашивает: "Как вы думаете, если я у него спрошу, ответит он мне или нет?" Я говорю: "Смотря о чем будете спрашивать. Если как душу спасать, то ответит, а если что другое - не знаю. А что вы хотите у него спросить?" А она говорит: "Обокрали меня. Вот не знаю: брать мне собаку-ищейку или нет". "Не знаю, что он вам ответит на это", - говорю я.

Да, это был наш пастырь добрый и наставник. Когда его слишком осаждал народ, он убегал. Некоторые женщины начинали ему кричать: "Афанасий Андреевич! Афанасий Андреевич!", - чтобы он остановился. Он останавливался и говорил:

- Ну, что кричите: "Афанасий! Афанасий!" Афанас свиней пас! Катерина - бычка!

Афанасий Андреевич любил людей, животных, птиц, насекомых. Для обездоленных собак и кошек специально ездил в город за едой. Кормил птиц. Яиц не ел, говоря: "Покойников не ем. Яйца надо положить под курочку, и будут писклятки". Однажды мне пришлось наблюдать такое. Старец ходил к одной женщине, которая имела корову, помогал ей. Пошел Афанасий Андреевич в сарай за сеном, а в сене курица снесла два яйца, которых старец не заметил. Стал он брать сено, а яйца упали и разбились. Афанасий Андреевич стоял бледный как полотно и только повторял про себя: "Я - убийца... Я - убийца". Этот случай он переживал несколько дней. Если по одежде его ползло какое-нибудь насекомое и его хотели снять, он неизменно говорил: "Не надо убивать, не убивайте, пустите в траву, пусть пасется".

Однажды к Афанасию Андреевичу приехали священник из Москвы и моя подруга. Когда они подходили к его хатке, то увидели, что он стоит на пороге радостный и улыбающийся, с морковкой в руках. Это означало, что он встречал их с радостью и любовью.

А в другой раз Афанасий Андреевич встречал этого священника прямо около станции и держал на поводке собаку. Как бы извиняясь, он сказал: "Хозяйство надо смотреть", - намекая, что собаку надо прогуливать или отпускать побегать.

Мне нравились юродивые и их путь. Очень часто думала о том, с чего начинается путь юродства. И вот ответ. Иду я как-то с Афанасием Андреевичем от вечерней службы и думаю, как стать на этот путь? А старец посмотрел на меня и говорит: "Надо быть тузом, а вы - шестерка!" И я поняла, что только сильные духом могут сносить все невзгоды этого нелегкого подвига.

К нам, собравшимся в келье одной монахини, пришел Афанасий Андреевич и начал нас учить: "Как только утром встанете, опустите ноги на пол, так сейчас же делайте гимнастику. Вот так", - и начал показывать: сгибается и разгибается, а когда наклонялся, то руками касался пола. Так обычно монахини кладут поясные поклоны. И добавил: "Вот так утром 12 раз и вечером 12 раз, перед тем, как лечь спать, делайте гимнастику". Засмеялся и ушел. Не знаю, как восприняли слова старца окружающие, но я поняла наставление так: надо утром и на ночь класть по 12 поясных поклонов по счету часов дня и ночи "Иже на всякое время и на всякий час".

Наступал праздник Рождества Христова. Вся моя семья собралась в храм к заутренней службе. Пуржило. По сугробам идти было трудно. И вдруг вижу - на дороге посреди Прядильной улицы, барахтаясь в снегу, мяучит котенок. Жалко мне стало беспомощного. Взяла его и сказала родным, чтобы шли без меня, а сама котенка понесла домой. Потом со спокойной душой и совестью отправилась в храм.

Однажды приходит к нам Афанасий Андреевич. Посмотрел, что делается в доме, засмеялся и говорит: "Вот иду я по Прядильной улице, бежит мне навстречу маленькая кицка и кричит: "Мяу-мяу, помогите", я ее взял, а кицка делает шкоду, а меня ругают, ругают!" Тут поняли мои родственники, что они не правы, и с тех пор ни разу не попрекнули меня котом, а стали сами подбирать и приносить в дом обездоленных котят.

Во время оккупации Орла немцы хвастались, что скоро возьмут Москву. "Москва - капут", - говорили они. Но Афанасий Андреевич видел дальше их.

Однажды Афанасий Андреевич и я сидели на лавочке на Афанасьевском кладбище, смотрим: идет немецкий солдат. Афанасий Андреевич подзывает его к себе, достает из кармана горсть мелких немецких денег - пфеннигов - подает их немцу и говорит: "На, пан, возьми, на них больше уже ничего не купишь!" - и высыпал их солдату в руку. Тот заулыбался, поблагодарил за подарок и, конечно, ничего не понял.

- Мама, посмотрите, кто там пришел.

- Проклятый немец пришел.

- Мама, не ругайте их. Они - наши гости: как пришли - так и уйдут.

Когда над Орлом пролетали немецкие бомбардировщики, Афанасий Андреевич говорил, указывая на них: "Это - свечи". Начинаю соображать: что такое свеча? Свеча - это жертва, приносимая Богу в храме, которая должна сгореть, и останется от нее только маленький огарок или совсем ничего. Самолеты - жертвы, приносимые на жертвенник войны, и от них, как и от свечей, остаются только жалкие обломки. Такую участь определил им Афанасий Андреевич двумя словами: "Это - свечи".

Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззакония мои.

(Пс. 50, 3)

Часто приходим на исповедь; формально исповедуем свои грехи устами, а сердце далеко стоит. И слава Богу, если священник подскажет, спросит: "Аборты делала?" "Грешна, батюшка", - устами скажу, а душой не поболею за грех, как будто так и надо.

Случилось это в Москве в 1956 году. Я гостила у подруги, в это время и Афанасий Андреевич находился там же.

"Я дам вам зрение". Я выпила. Сижу и думаю: "Что же будет дальше? Какое он мне даст зрение?" Вдруг чувствую, что все мое тело стало будто чужое, только голова и мысли остались ясными, незатуманенными. Спрашиваю старца: "Можно я лягу?" "Ложитесь", - отвечает он. Я легла. Афанасий Андреевич накрыл меня пальто до пояса со словами: "Надо утеплить детское место". Потом взял со стола газету, поднес ее ко мне так, чтобы можно было свободно прочитать заголовок: "День защиты детей" - и положил мне ее на живот поверх пальто. Потом другой, точно такой же газетой накрыл мне лицо, а сам отошел.

Я начала думать о своих детях: "Как они там? Как маленькая внучка?" Вспомнила старшую дочь и ее сынишку. Вспомнила и своего маленького сынишку, о котором стала уже забывать: родился он в больнице и умер через десять часов после своего появления на свет. Умер некрещеный, непогребенный. Куда там их бросают - не знаю. Вспомнила и про свои аборты. Лежу и думаю, что те дети выброшены за борт этой жизни и за борт той, будущей. Своих детей и внуков я люблю, ласкаю, а чем же те дети были бы хуже? Чем они провинились, что я с ними так поступила? И перед моим внутренним взором предстала такая картина: если я умру, то встреча с этими малышами будет неизбежной и скажут они мне: "Мать, что же ты сделала с нами? Чем мы провинились перед тобой?" - и будут смотреть на меня с упреком и горечью. И так мне стало больно за них, так страшно и жалко до глубины души, что из моих глаз ручьем полились слезы. Хотелось кричать: "Помилуй мя, Боже, помилуй мя. Боже, Боже мой, что же я наделала? Да мне, наверное, нет прощения? Звери и те жалеют своих детей, а я же хуже скота. Червь, а не человек". Подруга увидела мои слезы, расстроилась и говорит: "Афанасий Андреевич, что вы сделали с Марией?" "Не трогайте, с водой все уйдет", - ответил он ей. А мне казалось, что надо плакать и плакать не простыми, а кровавыми слезами: простит ли меня Бог?!

Афанасий Андреевич помогал людям исправляться, указывал им на их недостатки, ошибки и грехи.

Жизнь моя сложилась плохо. От храма я почти совсем отошла. Богу молиться перестала, да и в семье дела все хуже и хуже. Помощи ни от кого не было. Дошла до отчаяния: стала каждый день думать о самоубийстве. Но, видимо, Господь не допустил. Зашла как-то в храм и думаю: что ж это я отошла от Бога и грехов накопилось много? Вот поэтому на душе так плохо и жить не хочется, а у меня двое детей маленьких. Не размышляя, пошла я на исповедь к священнику: всю свою жизнь выложила, а о мыслях о самоубийстве ничего не сказала, как-то в голову не пришло, что это грех.

Исповедалась, причастилась, смотрю: в сторожку пошел Афанасий Андреевич. Дай, думаю, пойду в сторожку, я с ним давно не виделась, давно не разговаривала. Пришла, а там, кроме Афанасия Андреевича, было еще несколько человек. Сидим, ждем, что он кому скажет. Посмотрел он на меня и говорит: "Год рождения - 1906-й (мой год рождения), хлеб - брот - отец (отец мой - немец, лютеранин, принял православную веру, крестился, стал русский немец), мать Елена". Все точно. А потом добавил: "Когда хату метешь, то по углам мусор не оставляй". Я вначале подумала о мусоре в доме: и правда, везде мусор был - война, бомбежки, не до углов. Тогда Афанасий Андреевич, видя, что я думаю не о том, о чем он хочет сказать, говорит: "Самоубийство - грех большой, его не только делать, но думать о нем грешно, - и, указав рукой на храм, продолжает: - Вот кузня, там - кузнецы, цок-цок, подкуют". Так вот какой мусор в углу души я оставила. На другой день опять пошла к тому же священнику на исповедь и говорю: "Батюшка, вчера исповедовалась, а один грех с себя не сняла: хотела жизнь самоубийством покончить". Дал мне священник надлежащее нравоучение и сказал: "Иди причастись, Господь твой грех Своей кровью смоет". С тех пор не только это грешное желание, но и сами мысли о самоубийстве отошли от меня. И ни при каких обстоятельствах в голову больше не приходили.

На всю жизнь я осталась благодарна Афанасию Андреевичу. Где бы он ни шел, где бы ни стоял, я старалась быть чаще около него и слушать его мудрые советы.

Афанасий Андреевич стал пасти корову одной женщины около Афанасьевского кладбища, которое окружали холмы и рвы, поросшие густой травой. Я часто ходила на это кладбище, чтобы увидеть старца и послушать его.

Да, подарок очень дорогой и поучительный. Душа худая и закопченная, а если ее почистить с помощью Божией, будет блестеть. "Господи, очисти грехи наша, Владыко, прости беззакония наша". Принесла домой я этот ковш - бесценный подарок - и думаю: "Ну, хорошо, будем рассуждать так: душу можно вычистить, а вот как дно восстановить, грешная Мария. Припаять дно может хороший слесарь, такая работа не по мне - и стала я задумываться над этой работой.

- Здравствуйте, Афанасий Андреевич.

- Здравствуйте.

- Можно вас спросить?

- Можно.

- Вы, помните, подарили мне ковш?

- Помню.

- Помогите мне его исправить.

- Хорошо, помогу.

- Молитесь так: "Господи, стопы мои направи по словеси Твоему, да не обладает мною всякое беззаконие. Лице Твое просвети на рабу Твою и научи мя оправданиям Твоим".

- Читайте молитву: "Милосердия двери отверзи нам, Благословенная Богородице, надеющиеся на Тя да не погибнем, но да избавимся Тобою от бед, Ты бо еси спасение рода христианского".

Чтобы мы ни делали, все должно быть сделано во славу Божию и на пользу духовную.

Я приехала в Ригу по приглашению знакомой, у которой в это время находился Афанасий Андреевич. Дело было в январе, и я застала новогоднюю елку, украшенную красивыми игрушками, а вот Дед-Мороз был старый и потрепанный. Хозяйка дома Валентина знала, что я умею делать Дедов-Морозов, и попросила, чтобы я переделала ихнего. Я переделала. Потом она попросила сделать Снегурочку. Чтобы не обижать ее, я начала делать и Снегурочку. Работала я над игрушками только тогда, когда Афанасия Андреевича не было дома, а когда он приходил, все свое внимание я отдавала словам и делам старца.

На другой день я закончила Снегурочку, поставила ее сушиться около печки. Афанасий Андреевич посмотрел на игрушку и спросил девочек: "А кто сделал такую красивую бабу?" Те ответили в один голос: "Тетя Маня сделала". "Красивая баба. Красивая баба", - сказал Афанасий Андреевич одобрительно. Это был урок, ибо всякое дело должно быть во славу Божию. И вспомнилось мне, что на протяжении многих лет старец говорил: "Надо работать, как машина "Зингер". Часто ставил в пример ее работу. После случая со Снегурочкой я поняла, к чему говорилось о машине "Зингер": строчка у швейной машинки "Зингер" двухсторонняя, снизу и сверху одинаковая, и мы, работая, должны делать и для души и для тела, не увлекаясь только мирским.

Хотящему взять у тебя одно, отдай и другое.

Однажды к Афанасию Андреевичу подошла женщина и спросила: "Сегодня ко мне должны приехать, забрать вещи. Афанасий Андреевич, отдавать мне их или не отдавать?" По-видимому, она имела право не отдавать. Старец ей ответил: "Отдавайте, отдавайте, все это - навоз". Женщина стала на колени, поклонилась ему до земли: "Спасибо, Афанасий Андреевич!" И с просветленным лицом быстро ушла.

- Что вы так часто ходите в дверь? Дверями не шутят. Сюда вход свободный, а вот отсюда - нет. Учтите, на той стороне двери написано: "Ижица". "Дверями не шутят, это серьезно" надо понимать так: в мир мы все приходим свободно, а вот когда уходим из этого мира, то по ту сторону двери нас ждет "ижица". Что такое "ижица"? Последняя буква славянского алфавита. В древние времена применялась в редких словах, и не все могли писать правильно. Если же ученик делал ошибку, его ждало наказание - порка. Даже существовала поговорка: "Вот пропишу тебе "ижицу".

- Выходя за дверь, вы должны посмотреть, все ли взяли, ничего нельзя забывать. Назад не возвратиться.

Афанасий Андреевич был человек образованный и интеллигентный; несмотря на юродство, знал все тонкости вежливого обхождения. И, когда при нем говорили о присутствующих "он", то Афанасий Андреевич вносил поправку: "О присутствующих "он" не говорят. Надо называть по имени и отчеству". Вначале я думала, что все это преподносилось нам в качестве урока вежливости, но оказалось, что смысл, вложенный Афанасием Андреевичем в эти слова, был намного глубже. Смысл, вложенный в слова "О присутствующих "он" не говорят", мы поняли позже, когда Афанасий Андреевич уехал от женщины, у которой гостил. Как-то, взяв в руки Евангелие, мы увидели, что везде, где об Иисусе Христе написано "Он", слово "Он" аккуратно зачеркнуто. Это означало, что нельзя о Боге говорить"Он" ("Он даст", "Он услышит нашу молитву"), а надо говорить: "Бог даст", "Бог услышит нашу молитву" и т.д. Все это Афанасий Андреевич наглядно показал на Евангелии: везде, где было написано об Иисусе "Он", "Он" - зачеркнуто, а сверху написано: "Иисус". Вот, например, выдержка из Евангелия: "И когда Он (Иисус) от народа вошел в дом, то ученики вопросили Его (Иисуса) "о притче" или: "Когда настал вечер, Иисус приходит с двенадцатью: Он (Иисус) сказал им..."

Бог вездесущ, значит Он - Бог находится с нами и среди нас, а "о присутствующих "он" - не говорят".

Авва Исайя Египетский

Как-то зимой поздно вечером к нам постучался кто-то. Оказался - наш знакомый священник. Был он пьян, а жил от нашего дома очень далеко. Если его выпроводить, то он либо замерзнет, либо попадет в милицию, где посмеются над ним и его саном. И решили мы с мужем оставить его у себя до утра, пока он не проспится. Муж лег и уснул. А мне пришлось всю ночь провести без сна: гость спал неспокойно, был как в горячке, бредил. Это меня так поразило, что утром первым делом мне захотелось побежать к Афанасию Андреевичу, который находился в психиатрической больнице в семи километрах от Орла, и все ему рассказать. Но не смогла, так уж сложились обстоятельства.

На душе было плохо, и я пошла к своей самой близкой подруге и рассказала ей о том, что произошло накануне. Думала, что мне станет легче, но на меня напала гнетущая тоска и предчувствие чего-то плохого. Пришла домой, на душе скверно, а почему - не знаю. На столе лежала книга аввы Исайи Египетского. Машинально открыла ее, и взгляд уперся в строки, которые обожгли меня: "Когда увидишь согрешение собрата и откроешь другому собрату - смерть душе твоей". Своими поступками я смертельно ранила собственную душу. И зачем я рассказала обо всем подруге?

Мне хотелось кричать и плакать. Как мертвая стояла я у больничных дверей, ничего не видя и не слыша, только душой взывала к Богу о помиловании и просила мысленно Афанасия Андреевича помолиться за меня. Вдруг слышу - моя знакомая кричит мне: "Иди сюда, тебя зовет Афанасий Андреевич". Очнувшись, я увидела, что Афанасий Андреевич стоит на пороге больницы с медсестрой и несколько женщин тянутся к нему, а он, не обращая ни на кого внимания, светло и радостно протягивает ко мне руки. Я подошла как во сне: "Простите", - прошептала ему, а он поцеловал меня в лицо, говорит: "Ничего, ничего не надо говорить". А глаза у него были полны ласки и любви.

Старец начал читать: "Однажды Господь Бог велел святым Кассиану и Николаю в урочный час явиться к нему. Стали собираться они. Надели чистые белые ризы и быстренько пошли, чтобы не опоздать. Св.прп.Кассиан обогнал св.Николая и намного ушел вперед. Идет по дороге, а на обочине стоит брюхатая баба и никак не может вытащить плуг из земли. Увидала она прп.Кассиана и говорит: "Добрый человек, помоги мне плуг из земли вытащить". Посмотрел на нее св.прп.Кассиан и отвечает: "Что ты, баба, не могу. Спешу к Богу, нельзя опаздывать, да и ризы на мне белые, испачкаются". И побежал дальше.

Смотрит баба - еще кто-то по дороге идет, а был это св.Николай. И говорит ему баба: "Добрый человек, помоги мне плуг из земли вытащить. Пахать надо, а я его вытащить не могу. Тяжко". Посмотрел на нее св.Николай, жалко ему бабу и опоздать страшно: "Опоздаю, наверное, ну, что будет - то будет". Вытащил плуг, а ризы испачканы. Идет и скорбит: "Попадет мне от Господа, что опоздал и в грязной ризе пришел". Посмотрел Господь на обоих угодников, и, обращаясь к св.при.Кассиану, говорит: "За то, что ты пришел вовремя и ризы чистыми сохранил, будут тебя праздновать один раз в четыре года". А обращаясь к св.Николаю, говорит: "А тебя будут праздновать два раза в год, потому что Богу нужны не ризы белые, а нужно доброе и любящее сердце".

(Мф. 25, 40)

- А где тот солдат, что был на кухне?

- Он поел и ушел, - отвечаю я. Афанасий Андреевич говорит:

- Почему он не с нами здесь за столом? А знаете, кто был этот солдат? - и указывает на самый большой лист цветка, что стоял на окне.

- Вот этот лист вырастил тот солдат. Почему он не

Я быстро выбежала на улицу, чтобы вернуть солдата, но его нигде не было видно. Мне стало горько за то, что я вовремя не спросила старца, как распорядиться с гостем; я поняла всей душой, что сделала большую ошибку: не приняла солдата, как дорогого гостя, а

В 1943 году после освобождения Орла год выдался тяжелый, люди голодали. Пришла я к одним знакомым, в это время пришел к ним Афанасий Андреевич. Мы были на кухне, а хозяйка куда-то вышла. На русской печке стояли два мешка, чем-то наполненные. Старец посмотрел на эти мешки: "Интересно, с чем они?" Подошел, пощупал, сказал: "С сухарями..." - и добавил: "Нельзя так делать. Надо раздать людям". При этом лицо его было печально, а в голосе звучал упрек. Слова старца я поняла так: люди голодают, а здесь стоят сухари, собранные про запас на черный день. Значит у этих людей слабая вера в силу и Промысл Господень.

(Иак. 5,16)

Я спросила у Валентины, как она живет, как ладит с Афанасием Андреевичем. Она ответила: "Ругаемся каждый день, да еще как! Я на него кричу, он - на меня, я снова на него, тогда он начинает кричать еще сильнее. И так каждый день". Я начала расспрашивать о подробностях. Валентина мне рассказала: "Последнее время Афанасий Андреевич дома ничего не ест. Пойдет, купит батон и клюквы, потолчет клюкву, зальет ее водой и с этим морсом ест батон. Желудок у него расстроился. Забрал у меня ночной горшок, который называет "уринальником". Сходит в него и каждый день подходит ко мне с "уринальником", подносит под самый нос и говорит что-то. Я начинаю на него кричать, чтобы вынес скорее, а он начинает кричать, чтобы это сделала я. Я - человек брезгливый, меня начинает тошнить. И так каждый день". Не успела она обо всем рассказать, как выходит Афанасий Андреевич из своей комнаты с "уринальником" в руках, подходит к ней и говорит: "Надо разглядеть самому", и, глядя на содержимое, подносит к Валентине со словами: "Показать другим". Потом подносит ко мне: "Будет пахнуть хорошо, - и начинает нюхать, словно там духи. - А! А-а!" - и побежал во двор выливать "уринальник". "И вот так каждый день!" - пожаловалась Валентина. Вернувшись со двора, Афанасий Андреевич прошел в свою комнату. Я знала, что старец, если что-то говорит и делает, хоть и иносказательно, все для нашей пользы, и если не понимают, будет повторять до тех пор, пока не поймут. "Ищите родственность между предметами", - часто повторял он. Я стала рассуждать логически: в "уринальнике" - внутренняя нечистота, слова "сам рассмотри и другим покажи - будет благоухать" означают: разгляди свою внутреннюю нечистоту, грехи. Апостол Иаков пишет: "Признавайтесь в ваших проступках друг пред другом, чтоб исцелиться".

Рига. Сентябрь 1957

- Спина болит, - отвечаю я и говорю неправду.

У одной женщины по имени Елена был капризный и непослушный сын лет шести. Никакие уговоры и нравоучения на него не действовали. Как-то прихожу к ним, а у них в гостях Афанасий Андреевич. Сидим, беседуем, а мальчик очень разбаловался; мать начала его успокаивать и уговаривать, но он не слушал ее, а продолжал безобразничать. Тогда мать взяла ремень и начала "воспитывать" сына. Афанасий Андреевич, глядя на все это, сказал мне: "Вот она его в светлый путь вгоняет".

Старец Афанасий на всевозможных примерах учил, как правильно жить для духовной пользы. Расставляю я как-то стулья вокруг стола сиденьями под стол. Если сесть на стул, то ноги будут под столом. Афанасий Андреевич говорит мне:

- Вы неправильно ставите стулья, вот смотрите. Сел на стул, придвинулся к столу, ноги под столом.

- Вот меня позвали: "Сайко!" Я встал и зацепился.

- Вот так надо.

- Вот меня позвали: "Сайко!"

Была у меня близкая знакомая Анна, у которой было два малолетних (один - школьник, другой - дошкольник) сына, оба некрещеные.

Приходит как-то к нам Афанасий Андреевич, взял гитару, начал на ней что-то наигрывать и напевать. А в это время во двор пришла Анна с детьми и с кем-то разговорилась. Ни я, ни Афанасий Андреевич не знали о ее приходе. Вдруг Афанасий Андреевич перестал играть и говорит мне: "Дайте мне что-нибудь, чем бы я мог почистить на гитаре струны, вот эти два черных пятна". А сам показывает на струны. Посмотрела я, но никаких пятен не увидела, а сама думаю, что дать ему для протирки струн.

Если к Афанасию Андреевичу приходили за советом и говорили "Я хочу завтра...", то он не давал договорить, что собираются делать "завтра", строго наказывал: "Не трогайте "завтра"! "Завтра" не в вашей власти!"

Одна моя знакомая болела, на выздоровление надежды было мало. Горько ей было думать о том, что жизнь она прожила плохо, что не с чем пойти к Богу и страшно держать ответ.

Прихожу я как-то в Афанасьевский храм, а туда принесли молодого машиниста хоронить (его раздавило буферами). Лицо у него было темно-синего цвета. Хоронили его со священником, с певчими. В храме был Афанасий Андреевич, но, не достояв до конца отпевания, вышел на кладбище. Я вышла следом. К старцу подошли две женщины и начали его о чем-то спрашивать. В это время послышался колокольный перезвон: это покойника выносили из храма. Афанасий Андреевич очень внимательно посмотрел на похоронную процессию и сказал: "Бог есть дерево. А вот он срубил дерево. Кто его простит? Никто! И я его не прощаю". Это был страшный приговор за страшный грех. Слова старца можно было понять так, что машинист в своей душе вырубил и уничтожил все святое, поносил и изрубил.

Шла я после обедни с незнакомой женщиной. Наш разговор коснулся Афанасия Андреевича. Вот что поведала мне моя спутница:

- Во время оккупации жить было трудно. Ни работы, ни средств у меня не было. Чем жить? А у меня еще маленькая дочка... Иду я с печальными мыслями, а навстречу мне - Афанасий Андреевич. Подходит он ко мне и перед моим лицом помахивает бумажкой от немецкого мороженого, подает мне эту бумажку и говорит: "Возьмите". И побежал дальше. Держу я эту бумажку и думаю, что же он хотел этим сказать? Так просто старец ничего не говорит и не делает.

Когда-то умела делать бумажные цветы, и бумага подходящая. Пошла с ведром и начала собирать эти бумажки. Набрала, помыла, посушила, разгладила утюгом и стала делать розы. Покрасила лепестки, розы получились замечательные. Принесла их на базар и в один момент распродала. Купила хлеба и еще кое-чего необходимого для ребенка. Эти бумажки по молитве старца оказались поддержкой мне.

Кому Церковь не мать, Тому Бог - не отец.

Мне часто приходила на ум мысль: какое вероисповедание более правильное - православное или католическое? Вроде и молитвы одинаковые, и Евангелие одно, но все-таки они отличаются друг от друга. Какое же из них более правильное? Оба вероисповедания распространены среди народов и имеют большие преимущества перед другими верами. Я часто задумывалась над этим вопросом, и вот на мои мысли и сомнения Афанасий Андреевич ответил так: "Кому Церковь не мать, тому Бог - не отец", - и поясняет: "Церковь - моя, женского рода, и поп с длинными волосами. Костел - мой, мужского рода, и ксендз - бритый". Сказал мне так Афанасий Андреевич и отошел. И вот стала я размышлять: костел - мужского рода, значит, он выше, а церковь - женского, второе лицо за мужчиной. Но почему тогда Афанасий Андреевич не ходит в костел и нас туда не посылает? Что-то здесь не так. Опять новая задача, и опять я не пришла ни к какому решению. Через некоторое время встречаю я опять Афанасия Андреевича, который мне снова повторил: "Кому Церковь не мать, тому Бог - не отец". "Церковь - моя, женского рода (эти слова он сказал с особым ударением, как бы подчеркнул), и поп с длинными волосами, а костел - мужского рода, и ксендз бритый". И тут, видимо, по молитвам старца мне открылся истинный смысл его слов. Только Мать Церковь может рождать чад Богу-Отцу. А костел? Как может костел рождать чад Богу, когда он мужского рода?

После освобождения Орла наши дома имели плачевное состояние - побиты и порушены, а починить их не было средств. Пришлось за ремонт сдать зал под общежитие железнодорожному техникуму. Поставили десять топчанов. Пришли десять девушек. Когда занятия закончились, они сдавали топчаны (сбитые три доски) и постельные принадлежности. И вот стали девушки относить казенное имущество, но одна топчан не понесла сдавать, а предложила мне оставить его у себя, т. к. она за него не расписывалась. Одним словом, оставила мне топчан. Беру его и думаю: "Я его не крала, наверное, греха большого не будет, что он останется здесь".

Через два дня встречается мне Афанасий Андреевич, подает мне руку и говорит: "Здравствуйте". Я подаю ему руку, а он ее задержал и начал разглядывать, смотрел-смотрел, а потом говорит: "Руки грязные - мыть надо". Я отвечаю: "Это чернота от картошки". Тогда Афанасий Андреевич махнул рукой: "Э-э-э!" - и ушел. Надо полагать, что говорилось это не о картофельной грязи, а о чем-то другом. Я стала думать, чем же могла загрязнить руки. Вроде чужого, как говорят, нитки не возьму, а тут: руки грязные. И вдруг вспомнила: топчан! Значит нельзя брать краденого, казенного. Пришла завхоз, и я ей отдала топчан. И больше о грязных руках Афанасий Андреевич мне не говорил.

Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет...

(Иск. 20, 12)

- Ну, поняла, что старец сказал?

- Нет, ничего не поняла.

- Да что же здесь непонятного, проще простого. Афанасий Андреевич вам ясно сказал, что Москва не поможет потому, что ее Отец принял, чтобы она мать не беспокоила. Значит, у вас были большие ссоры и виновата она. Вместе вы - бедные, когда люди ссорятся, грешат, они беднеют душой. А врозь богатые, т.е. в скорбях. Она в тюрьме, а вы с детьми несете заботу и ругаться не с кем.

- Поняла. Я вам сейчас все расскажу, как Афанасий Андреевич у нас дома побывал. Шура последнее время стала ругаться с отцом, со мной, что ни слово - то хуже, что ни слово - то гаже, а я совсем стала нервная и больная. Один раз Шура так меня оскорбила на праздник Знамения Божией Матери, что я побежала к святому углу и закричала: "Матерь Божия, помоги мне, чтобы я ее не прокляла!" А в скором времени ее арестовали. Судил трибунал и, долго не разбирая, дал 10 лет по статье 58-й (агитация против советской власти). Все правильно. Мать-то тоже власть на своем месте, а она ее оскорбляла. А Афанасий Андреевич видел все и сказал, что Москва не поможет. Кто же может отвести карающую руку Отца Небесного? Никто!

После освобождения Орла жители города стали заниматься огородами. Занялись огородничеством брат с женой и я: семья брата сажает овощи на одной половине, я - на другой. Иду я раз по меже, вижу, что у брата огурцов много и уже крупные, а мои вполовину меньше. Думаю: пойду и попрошу у невестки пару огурцов, а мои подрастут - отдам. Пошла - а у них никого нет дома. Поразмыслила и решила: возьму, мол, огурец, а потом отдам. Съела огурец и думаю, как буду отдавать: невестка мнительная, будет говорить, что я хожу без спросу да рву. И ничего не докажешь. И решила ей ничего не говорить.

- Здравствуйте, - кланяюсь ему.

- Вредно огурцы кушать - весь нос в прыщах, - говорит мне, смотрит строго, указывая на мой нос пальцем.

Стояла я около Афанасия Андреевича на Афанасьевском кладбище. Подходят к нему две женщины: одна - блондинка с кроткими чертами лица, другая - жгучая брюнетка со смелым, боевым взглядом. Обе поклонились Афанасию Андреевичу. Посмотрел он на них и говорит блондинке: "Вы - пшеница", а другой - "Вы - рожь". Вот эта, вторая, и говорит:

- Афанасий Андреевич, вчера я приходила к вам, но вас не было дома. Я хочу с вами поговорить.

- А я не хочу с вами разговаривать. А она опять:

- А я хочу с вами разговаривать.

- У христиан нет и не должно быть слов "я хочу", а надо, встав утром, принести два полных ведра воды и

- Я поставила свечку, - говорит брюнетка. Тогда Афанасий Андреевич, посмотрев вокруг себя, увидел сухой пень и указал на него рукой:

- Ваша свечка такая же бесполезная, как этот сухой пень. А вы что хотели? - обернулся он к другой женщине. Та кротко, со смирением ответила:

- Разрешите мне поговорить с вами.

- Говорите.

- Только мне надо поговорить с вами наедине. Афанасий Андреевич взял ее под руку, и они отошли от нас.

Церковь установила соблюдать все четыре поста, все среды и пятницы в году. Но вот со мной произошел такой случай: время было голодное. Прихожу к своей знакомой, она обрадовалась моему приходу и на радостях налила мне большую кружку молока, подает мне и приговаривает: "Кушайте, кушайте на здоровье". А была пятница. Что делать? Сказать, что пощусь, как-то нехорошо, вроде фарисея будешь. Стала я отказываться, а она, по-видимому, поняла, в чем дело, и говорит:

- Вы, наверное, не хотите пить молоко потому, что сегодня пятница. Но уже вечер, можно считать, что пятница уже прошла, да и грех я беру на себя. - Одним словом, уговорила она меня: молоко я выпила.

В воскресенье я пошла к обедне, а около храма стоит Афанасий Андреевич, а возле него человек десять женщин. Стоят, беседуют, старец им что-то рассказывает. Подхожу ближе, прислушиваюсь: старец говорит им о постах, увидел меня и пошел в мою сторону. Когда приблизился ко мне, поглядел в упор и как закричит гневно:

- Кто дал вам право нарушать среду и пятницу?! Кто дал вам право нарушать среду и пятницу?!

В годы оккупации Орла немцы угоняли молодежь в Германию. В облаву попал сын ктитора, и его вместе с другими молодыми людьми отправили эшелоном на чужбину. Мать юноши решила пойти к Афанасию Андреевичу и спросить о сыне. Муж отговаривал ее: "Что пользы идти к больному человеку, он же ненормальный". Но Пелагея Яковлевна все равно пошла к старцу. Афанасий Андреевич подал ей учебник химии со словами: "Читайте, читайте, углубляйтесь в страницы. Ну, страницы, страна... Углубляйтесь". Положила она эту книгу в сумку, пожала плечами и пошла домой. Приходит и говорит мужу: "Лучше бы не ходила, он действительно ненормальный..."

Моей знакомой Анне прислали две похоронки с сообщением о том, что ее муж погиб на войне. Анна жила со свекровью. Мать мужа, не глядя на эти бумаги, пошла к Афанасию Андреевичу спросить, как поминать сына: "о здравии" или "за упокой". На ее вопрос Афанасий Андреевич ответил:

- Очень интересно смотреть, как это живых за упокой поминать? - и засмеялся.

На кладбище мне встретилась молодая женщина в комбинезоне, по-видимому, она работала на стройке. Мы разговорились. Она горевала, что от мужа давно нет вестей, а когда пошла к Афанасию Андреевичу, он подал ей кусок газетного листа со словами: "Читайте и берегите". На этом листе было написано, что Сталин издал приказ о ремонте дорог и мостов. Как выяснилось позже, получила наконец эта женщина от мужа письмо, в котором говорилось, что работает он на ремонте мостов и очень удивлялся, что на его письма не отвечают. Очевидно, письма не доходили до адресата.

Была у меня знакомая старушка, а у нее пятилетняя внучка Лялечка. Шла как-то старушка с внучкой по Афанасьевскому кладбищу, а навстречу им - Афанасий Андреевич. Подошел к Ляле и подает ей клочок бумаги со словами: "Береги, это - твой хлеб". Дома рассмотрели, что это был клочок нотной бумаги. В настоящее время Ляля преподает музыку.

В конце этого же года умер старик, а Евдокия Яковлевна прожила еще двенадцать лет.

Недалеко от Никитского храма жила Надежда Максимовна с дочерью Тамарой. К большим праздникам они брали стирать из храма пелены и тюлевые драпировки. Однажды, когда Тамара гладила тюль, в комнату вошел Афанасий Андреевич. Он подошел к Тамаре, взял со стола пелену, покрыл ею голову девушки, как невесте фатой, взял ее за руку и повел вокруг стола, а сам поет: "Исайя, ликуй!" - и все на одну ногу прихрамывает.

Афанасий Андреевич гостил в Москве у моей подруги Марии, которая жила на Калужской улице в большом старинном доме. Ее комната, как и весь дом, отапливалась углем и дровами. Афанасий Андреевич имел обыкновение ходить по комнате в одних носках. Однажды он сказал, что наколол ногу на что-то острое, наступать очень больно. В это время в комнате, не считая Афанасия Андреевича, было трое: Мария, Евдокия Яковлевна и я. Я говорю: "Афанасий Андреевич, разрешите посмотреть, что с вашей ногой. Может быть, эту занозу можно вытащить?" Афанасий Андреевич сел на кровать, а я на пол: внимательно осмотрев подошву, я увидела кусочек каменного угля, взяла иглу и стала осторожно вытаскивать его, но не тут-то было: игла скрипит по углю, поддеть занозу трудно, видно, глубоко сидит. Евдокия Яковлевна пришла ко мне на помощь, тоже билась-билась, да ничего путного из ее стараний не получилось. Тогда Афанасий Андреевич говорит: "Не умеете вы занозы вытаскивать. Дайте мне электрический фонарик "жучок", тот самый, который в руке сжимаешь, а он начинает жужжать и светить". Подали Афанасию Андреевичу фонарик, а он взял его, приставил к подошве так, чтобы свет падал на то место, где была заноза, и три раза сжал его: "жи-жи-жи!", три раза вспыхнул свет, освещая раненое место. И удивительное дело: заноза сама вышла из ранки, и я взяла ее двумя пальцами. Это был кусочек угля, по форме напоминающий длинный шип розы, из ранки потекла

А через некоторое время моего мужа, как и многих других в сталинские времена, репрессировали и выслали на Север. Поехала и я с ним в ссылку. Теперь и стало понятно, почему Афанасий Андреевич назвал меня княгиней Волконской.

"Я спросил у Афанасия Андреевича, что нам делать, как поступить. Афанасий Андреевич взял меня и соседа, подвел к зданию школы, которая находилась рядом с нашим двором, и, указав на плиту, которая находилась рядом с фундаментом в земле, сказал: "Вот здесь крепче всех крепостей". Мы постучали по плите: звук глухой. Когда плиту подняли, под ней обнаружилось подвальное помещение. Тогда Афанасий Андреевич перекрестил нас обеими руками, как архиерей, сказав: "Идите".

Мы быстро втащили туда матрацы, рюкзаки и все необходимое. В дальнем углу постелили матрацы. Я посадил свою мать и жену, закрыл люк, и мы притаились. Вдруг люк открывается, и в него заглядывает эсэсовец, а с ним собака-овчарка. Немец спустил собаку в подвал. Собака обнюхала три угла, а в наш не пошла. Немец ушел".

Рассказ медсестры Татьяны Григорьевны Катиной Время было тяжелое, когда я вернулась в освобожденный Орел. Квартира разграблена, жить нечем. Иду я около Афанасьевского кладбища, а навстречу - Афанасий Андреевич. Подошла я к нему и говорю: "Афанасий Андреевич, что мне делать, как и чем жить?" А он указывает на коров, которые паслись около кладбища, отвечает: "Все коровки ваши. Все ваши". А я в ответ на слова старца: "Какие там коровки, у меня-то во дворе и хвоста коровьего нет". А он подает мне пустые пузырьки от лекарств: "Возьмите, пригодятся". Взяла пузырьки, прихожу домой и все размышляю: к чему все это? А потом поняла: я ведь в молодости медсестрой работала. Пошла в аптеку (там работала моя знакомая), набрала лекарств и мазей первой необходимости и пошла по ближайшим деревням. Время было тяжелое, не было ни врачей, ни лекарств; стала я ходить по хатам и помогать людям: у кого чесотку лечить, у кого вшей выводить. А люди стали приносить то молоко, то творог, то сметану. От всех коровок покушала. Тут-то мне вспомнились слова Афанасия Андреевича: "Все коровки ваши".

После освобождения Орла я стала думать: кого бы мне взять на квартиру? Зал у меня - 25 квадратных метров - пустой. Встречаю Афанасия Андреевича, который, ничего не спрашивая, сказал: "Знаете, что мы сделаем с вашей большой комнатой? Поставим полки, а на полки положим ноты..."

Никак не могла придумать, к чему он мне это сказал. Какие полки? Какие ноты? Никому еще не успела сдать комнату, как на нашу улицу пришла воинская часть и солдат стали размещать на квартиры. Заняли они и мою большую комнату: вдоль стен поставили Двухъярусные нары и разместили на них 15 солдат-узбеков, больших любителей пения. Стали они петь свои песни утром - до занятий и вечером - после них. Просто оглушили. Вот так ноты! Вот так полки!

- Вот моя работа, а вот - ваша, - и указал на груды битого кирпича. - Что, я за вас должен убирать? Нет, убирайте сами. Вы должны это сами убрать.

- Вам надо приобрести шкаф. Лишнее приобретение не чинит беды. Шкаф о пяти полках: на нижнюю полку положим бумагу, на вторую - полотно, на третью - посуду, на четвертую - пищу, на пятую - песок. Закроем на ключ, чтобы никто не открывал, - сделал рукой жест, словно закрыл на ключ дверцы шкафа, а потом, подойдя ближе, положил свою руку мне на голову и сильно нажал так, что я почувствовала, как моя голова уперлась в его ладонь, а ноги - в землю. И добавил:

- А шкафчик во весь рост.

Прошло 30 лет. Я уже стала забывать о "шкафчике во весь рост". Однажды, когда я ехала в трамвае, мое внимание привлекла незнакомая женщина, которая везла пять кислородных подушек и вышла она на той же остановке, что и я. Догнав ее, я спросила: "Кто у вас болен и на сколько дней вы берете столько кислорода?" Она ответила, что болен ее муж и пять кислородных подушек ему хватает только на одну ночь, а утром снова идти за ними, что болен ее муж астмой уже два года. "Я очень устала, - продолжала женщина, - намучилась с ним, боюсь, что не выдержу и убью или себя, или его". Оказалось, что живет она недалеко от моего дома, что мужа ее зовут Андрей Васильевич, а ее Юлией. На другой день (было Вербное воскресенье) я с подругой пошла навестить больного: мы взяли гостинцы и красивый пучок освященной вербы. Подошли к дому, постучали. Вышла сама Юлия и растерянно сказала: "Подождите, я спрошу мужа..." Пока она ходила, я осмотрела прихожую: воздух был тяжелый, на полу груда грязного белья. Пришла Юлия и пригласила нас в комнату, в которой был такой же беспорядок. Недалеко от входа стояла кровать, на ней сидел больной и держал у рта трубку от кислородной подушки. Он повернул в нашу сторону бледное лицо, обрамленное седой бородой. Но больше всего меня поразили его глаза: это были глаза мученика. И я невольно почувствовала сострадание к этому человеку. Подошла. Познакомились. - Мы с вами соседи. Узнали, что вы больны, что человек верующий, давно не причащались. Вам надо причаститься, и Господь поможет вам в вашей тяжелой болезни, - говорю ему.

Однажды, придя к нам, Афанасий Андреевич сказал мне: "Вы живете здесь, а ваш муж живет рядом", - и указал на соседний дом. Через месяц Афанасий Андреевич шел мимо нашего дома с одной женщиной. Остановился и, показывая на наш дом, сказал: "Вот в этом доме живет Мария Николаевна", - и указал на меня. Потом, показав на соседний дом, добавил: "Там живет Андрей Матвеевич" (так зовут моего мужа). Что за притча?

Время шло. Орел освободили от захватчиков. В городе остались почти одни женщины и дети. Мужчины были на фронте. В это время пришла к нам одна монахиня и говорит: "У меня умерла тетя, нет ли у вас кого из мужчин, чтобы выкопать могилу? У меня есть сто рублей, пол-литра вина. Отдам за работу". Спрашиваю я Андрея, может быть, он сможет выкопать, да заодно поговорит с соседом: может, и тот согласится? Вдвоем как-нибудь и выкопают. А сосед был совсем больной, весь опухший, да и у Андрея ноги отекли так, что ходить приходилось с палкой. Однако решили копать.

Выкопали могилу с большим трудом, а деньги разделили тут же на кладбище. Вино же пришли делить к нам домой. Пока делили, Андрей закашлялся и, схватившись за бок, застонал: "Ой-ой!" Спрашиваю: "Что с тобой?" А он отвечает: "Наверное, ребра сломал. Выкопали могилу, я старику помог выбраться из ямы, а сам думаю: дай попробую, как в молодости, подтянусь. Положил поперек могилы лопату, стал выжиматься, а руки сорвались, и я ударился ребрами о черенок. Боюсь, не сломал ли ребра". Вот тут-то и понятно стало, к чему Афанасий Андреевич говорил: "Будешь бриться - будут болеть кости, не брейся". Но понимать это надо не в прямом смысле.

- Афанасий Андреевич, у меня болят ноги.

- Не ноги, а стопы болят, ну кто ж так ходит, глаза не глядят, - и начал показывать руками то вправо, то влево: нельзя так ходить.

- Надо ходить ровно. Ну, становитесь ровно, - а сам стоит, как солдат, выправка военная, и Андрея заставляет так же стоять. Начал шагать по-солдатски, ведет рядом с собой Андрея, говорит:

- Господи, стопы моя направи по словеси Твоему, да не обладает мною всякое беззаконие. Лице Твое просвети на раба Твоего и научи мя оправданием Твоим. Вот будете так ходить, не будут болеть ноги.

- Понял, что Афанасий Андреевич тебе сказал? - спрашиваю мужа.

- Понял. Надо жить по евангельским заповедям и просить Бога, чтобы Бог исправил духовные стопы, стараться не заходить влево.

Стал Андрей придерживаться этого правила, и ноги перестали болеть. Не болят и по сей день.

- Что-то не так сделал, надо исправить.

Так раб Божий Афанасий помогал людям не только в жизни духовной, но и в болезнях. Просил, чтобы читали молитву: "Милосердия дверь отверзи нам, Богородице..."

После Пасхи получаем письмо от опекунши Афанасия Андреевича Ангелины Васильевны Дмитриевской, в котором она сообщила, что в день Благовещения к ней пришел Афанасий Андреевич и сказал: "Марии, Марии, Христос воскресе! Воистину воскресе!" И повторил это три раза. Прозорливость старца преодолела огромное расстояние от Москвы до Томска, и километры не помешали ему видеть и слышать.

При храме святителя Афанасия, в сторожке, жила монахиня Надежда. Однажды приходит к ней Афанасий Андреевич и начинает хозяйничать в ее столе:

- Афанасий Андреевич, зачем вы полезли в мой стол?

- Этот стол не ваш. Этот стол Димитрия Солунского, - достал из стола хлеб, положил его под подушку на постели и ушел. Через неделю старого священника перевели в другой храм, а на его место прислали нового священника по имени Димитрий. Так как квартиры сразу не нашлось, то о. Димитрия поселили в сторожку, в комнатку матушки Надежды, а матушку перевели в крестильную комнату. Священник был одинокий, мебели никакой не имел. Матушка, переезжая, оставила ему стол в пользование. А сама клала хлеб под подушку на новой квартире. А потом выяснилось, что именины о. Димитрия - на день памяти св. вмч. Димитрия Солунского.

Был у моей дочери жених по имени Павел Васильевич. Человек скромный, хороший. Дочери он нравился. Строили они планы на будущее: когда свадьбу сыграют, где после свадьбы жить будут, на каком этаже будет их квартира. Казалось, все продумали. Но вот пришел к нам Афанасий Андреевич, лег на дочкину постель, а ее посадил рядом и строго говорит: "Смотри, никуда не ходи". А сам дремать начал, но только дочь моя сделает попытку отойти от него, он опять говорит ей: "Никуда не ходи". Но когда Афанасий Андреевич заснул, Мария говорит мне: "Сейчас должен зайти Павел Васильевич, я его немного провожу и вернусь".

По телевизору передавали передачу "Красная гвоздика". Я ее решила посмотреть. Начиналась эта передача словами диктора: "Красная гвоздика - спутница тревог... Красная гвоздика - наш цветок..." К.Маркс в петлице сюртука носил красную гвоздику, которая была символом пролитой крови. Красная гвоздика символизировала кровавые жертвы... Мой зять стал жертвой грозы.

- Дали мне родственники денег, чтобы я помянула за упокой их родных, когда пойду в церковь. Взяла я деньги, положила в карман и по пути в храм зашла на базар. На базаре мне встретилась племянница, которая попросила немного денег на подсолнухи. Я ей дала, но напомнила, чтобы не забыла отдать, так как эти деньги чужие, дали их на помин. Она обещала вернуть долг, как только вернемся домой. Пришли домой, и забыла я про деньги и про покойников.

Март подходил к концу, погода была неважная. В это время у меня сильно заболела голова: то ли простудилась, то ли еще что, но боль была невыносимой, и у меня начало возникать подозрение, а не начинается ли у меня воспаление мозга или еще какая гадость. Ночью от головной боли я в полном смысле лезла на стенку. Родные уже хотели вызывать "скорую помощь", но я уговорила их подождать до утра, позвать священника, причаститься, а уже после этого пусть делают, что хотят. Под утро легла на скамью возле печки и задремала. Вдруг вижу, как наяву: входит в комнату Афанасий Андреевич, подходит ко мне, берет мою голову и прижимает к своей груди. Я почувствовала запах пота от его рубашки, увидела, что он бос и ноги в грязи, и думаю, что по такой погоде и грязи шел в такую даль (в это время Афанасий Андреевич находился в психиатрической больнице, в семи километрах от Орла), и в этот момент проснулась. Сохранялось ощущение, что Афанасий Андреевич был около меня, я чувствовала его прикосновение, его запах. И тут я почувствовала, что головная боль прошла. Я поняла всем своим существом, что именно он помог мне в моей болезни.

- У нее ноги болят в коленях, и ночью бывают такие приступы, что она кричит на весь дом. Мы растираем ноги всякими мазями, но ничего не помогает. Не знаем, что делать.

- Ночью приходят волки. У одной обкрадывают голову, у другой грызут ноги - осталась шкура да кости.

Волками старец называет бесов. Значит, будем бороться с бесами. Я попросила у Валентины крещенской воды и рассказала ей, как в Орле священник о. Сергий учил бороться с бесами: надо девять зорь, как догорит вечерняя заря, обтираться крещенской водой так, чтоб не осталось сухого места, а утром пить по глотку святой воды. Бог даст, и девочкам эта процедура поможет. Я стала обтирать девочек святой водой, а сама думала, что скажет на это Афанасий Андреевич. И вот на пятый день старец говорит мне:

- Сегодня ночью приходили волки и хотели обокрасть у Люси голову, а волкодав взял силу у Отца и как кинется на волка, так всю шкуру и снял.

- Из коленок боль ушла в щиколотки и прошла. Много лет спустя при встрече с ее матерью я спросила:

- Как у Валечки ноги - не болят?

- Больше никогда не болели, - был ответ.

Было это в 1943 году. Подходит однажды ко мне Афанасий Андреевич, смотрит на меня в упор и говорит: "Запомните: вы - супруга диакона". Ни мне, ни моему мужу такое и в голову не приходило. А в 1956 году мой муж принял сан диакона, и вот уже много лет служит в этом звании.

Однажды мой муж пошел в баню, рядом с ним мылся старик. Мой муж попросил старика, чтобы тот потер ему спину. Старик охотно исполнил просьбу. За этим занятием старик поведал Андрею случай, который с

- Болела у меня спина, пришел я в это время в баню, а вместе со мной мылся и Афанасий Андреевич.

Как-то подошел Афанасий Андреевич к моей знакомой старушке, подал ей кусок газеты, на которой был снимок с тремя пионерами, и, указывая на снимок, говорит: "Берегите, все ваши, все ваши". Вначале она ничего не поняла, но через некоторое время умер ее сын, а следом - его жена. И остались трое ребят-сирот на ее попечении. И она поняла, чтб Афанасий Андреевич подразумевал, когда подал ей газету с тремя пионерами на снимке.

Молитвы старца были сильны: больным вымаливал здоровье, в бедах был скорый помощник. Один молодой человек из Орла учился в Москве. После окончания учебы его оклеветали, состоялся суд, его осудили на два года лишения свободы. После суда под расписку его отпустили на несколько дней в Орел, к матери. И мать решила ехать с сыном за советом к Афанасию Андреевичу, который в это время находился в Москве. Приехали к старцу, а тот посмотрел на молодого человека и сказал: "Мыться надо, чтобы чистому идти к начальству". "Он вчера был в бане", - ответила мать, не поняв, о какой "бане" идет речь. Женщина, у которой гостил старец, подсказала истинный смысл слов Афанасия Андреевича: "Надо сходить в храм, исповедаться, причаститься". Когда просители ушли, то старец сказал: "Надо посылать телеграмму до Бога".

На другой день, когда просители снова пришли, Афанасий Андреевич сказал молодому человеку, что теперь он может идти. А когда тот надел шинель, старец сам застегнул на нем пуговицы, говоря: "Идите". Юноша ушел, а вскоре вернулся радостный: "Прихожу в учреждение и говорю, что пришел отбывать срок, а сидевшая там девушка пошла, принесла мое дело и говорит: "Молодой человек, какой вы счастливый. Вчера был пересмотр вашего дела и вас оправдали".

В Орле, в Афанасьевском храме, был настоятель архимандрит Никодим. При нем жила его сестра, мантийная монахиня Евпраксия. Все было хорошо, но пришла беда: матушка Евпраксия ослепла. Врачи оказались бессильны. Пришлось монахиню в храм и из храма водить за руку. Пришла я как-то к ней повидаться, поздоровалась. Она узнала меня по голосу и говорит: "Мария, я слышала, что ты часто ходишь к старцу Афанасию. Когда соберешься к нему, то сначала зайди ко мне". Я пообещала. Через некоторое время я собралась идти к Афанасию Андреевичу и, как обещала, вначале зашла к матушке Евпраксии. Она дала для старца большой кусок сахара и деньги и попросила сказать ему, что она ослепла и просит его святых молитв.

В Орле жила больная монахиня Митрофания. Суставы ее рук и ног были сведены так, что она была совершенно беспомощна; сама ничего делать не могла, даже поить и кормить ее надо было кому-то. И к этой монахине люди ходили за советами. Заходила к ней и я. Однажды прихожу к ней и застаю такой разговор. Матушка Митрофания говорит своей гостье: "Вчера у меня была матушка Надя, которая говорит мне: "Матушка, как же плохо тебе сидеть без движения, лучше уж быть слепой!" Вот какая глупая матушка Надя, что такое говорит. Я хоть и сижу без движения, но зато вижу свет и людей, а вот матушку Евпраксию за руку водят. Что ж тут хорошего?" Тут я и вспомнила слова старца Афанасия и рассказала их матушке Митрофании, а монахиня отвечает: "Правильно Афанасий Андреевич сказал, я сейчас вам расскажу, на каких свечах матушка Евпраксия глаза прожгла". И вот, что она поведала: "На улице 1-й Курской живет женщина Анастасия. Когда умер ее единственный сын, она решила, что недогоревшие свечи она возьмет домой и при их свете будет читать Псалтирь по усопшему... После похорон приходит Анастасия ко мне расстроенная и говорит: "Возьмите лепешку, помяните моего сына, матушка Митрофания. Как обидела меня матушка Евпраксия: хотела я взять свечи с гроба сына, а матушка Евпраксия грубо мне говорит: "Иди, иди прощайся", - а сама сняла свечи с гроба и бросила их в ящик с огарками". Рассказала мне все это Анастасия и добавила: "Что б ей белого света не видеть". Свечи, что горят у гроба, принадлежат покойнику и никто не может ими распоряжаться..Вот и у меня заготовлено четыре свечи толщиной в руку, я завещала, чтобы после погребения их раздали в четыре храма, чтобы они горели за Престолом. А слова старца "не кухарка, а бралась" означают, что матушка Евпраксия, будучи мантийной монахиней, взялась не за свое дело: заниматься огарками - дело уборщицы. А дело мантийной монахини стоять и молиться. Недаром говорит Святое Писание: "Всякая болезнь есть последствие греха".

Некоторые, считая Афанасия Андреевича ненормальным, не понимали его, не придавали значения его словам и поступкам.

Ктитор Никитского храма имел сына-подростка. Когда Афанасий Андреевич приходил к ним, то после трапезы брал в руки кусочек картошки и растирал его до тех пор, пока он не становился клейким, затем этим "клеем" приклеивал на парадную дверь квадратик белой бумаги. Жене ктитора периодически приходилось отмачивать и соскабливать эту бумагу. При этом она всегда выговаривала Афанасию Андреевичу.

- Зачем вы клеите с улицы, клейте изнутри, в коридоре сколько вам угодно.

- Зачем же в коридоре! Надо снаружи, чтобы все люди видели: здесь живет врач.

Когда война закончилась, сын ктитора вернулся домой врачом, и жена у него была врач.

Почти рядом с Никитским храмом жили три монахини, к одной из них приходила девочка лет 10-12, по имени Маргарита. Дело происходило Великим постом, в конце марта. Пришла Маргарита к монахиням. Вдруг входит Афанасий Андреевич и говорит:

- Пойте "Христос воскресе".

- Ведь сейчас пост, кто же поет "Христос воскресе", - отвечают монахини.

- Пасха настанет, петь будет некому. Так повторил он два раза и ушел.

А произошло это недели за три до Пасхи, и по городу пошел слух, что от Орла ничего не останется, так как Афанасий Андреевич сказал монахиням, что придет Пасха, а "Христос воскресе" петь будет некому. Дней за десять до Пасхи пришла к монахиням девочка Маргарита, сели они пить чай. Вдруг откуда ни возьмись появился самолет, и одна-единственная бомба, отделившись от него, упала на дом, где были монахини и девочка. Убило всех четверых. Не пришлось им встретить Пасху и пропеть "Христос воскресе". А город оказался ни при чем. Монахини по своему разумению перенесли предсказанное им лично на весь город.

Однажды я получила открытку от Афанасия Андреевича с изображением двух гвоздик, открытка была " не подписана, а конверт был надписан рукой опекунши старца, так что я не знала, держал ли старец эту открытку в руках. У меня была знакомая Людмила, которая была одержима нечистым духом. Работала она на вокзале в киоске "Союзпечати". Вот я и решила проверить на ней открытку. Пришла к ней и, показав открытку, спросила, не найдется ли у нее таких же. Ничего не подозревая, она взяла открытку в руки, чтобы посмотреть. Вдруг с ней стало плохо: ее всю передернуло, она как-то странно зарычала на открытку, вся съежилась и спряталась под прилавок, у нее начались позывы на рвоту. Она быстро убежала, оставив на меня киоск. Через полчаса вернулась бледная, говоря:

- Что за открытку ты мне дала? У меня была такая рвота, думала, что все внутренности вылезут наружу.

В 1956 году Афанасий Андреевич жил в Москве у моей близкой подруги, которая и меня к себе пригласила погостить. Однажды подходит ко мне Афанасий Андреевич, держит в руках большой серебряный нательный крест и говорит:

- Запомните: этот крест мой, - и одевает его мне на шею.

Люди, одержимые нечистым духом, стали сторониться меня. Однажды я разговаривала с одной женщиной об Афанасии Андреевиче, упомянув в разговоре, что старец подарил мне свой крест, потом я достала крест и показала ей. Вдруг она изменилась в лице и начала лаять по-собачьи. От неожиданности я вздрогнула, но тут мне стало понятно, какую силу имеет этот крест.

- Ишь, крестов понавешала, мыться не дала и сюда опять пришла. Внучка спросила:

- Бабушка, что это она тебе говорит?

- Да разве ты не видишь, - говорю я, - что эта женщина одержима нечистым духом, увидела на мне крест Афанасия Андреевича, а бес не переносит этого креста, сердится на нас.

Приближалась кончина старца. Умер он в мае, а в апреле играл на скрипке и пел:

- Лодка моя легка, весла большие, Санта Лючия, Санта Лючия.

- Январь, февраль, март, апрель - и наутек!..

5 мая - умер.

"Перед кончиной Афанасия Андреевича приехала я к нему в марте. Он был веселый и говорит мне: "Мама, скоро я буду жить в Орле!" Я обрадовалась, что он будет жить в Орле, и мне захотелось скорее узнать, где он будет жить. А Афанасий Андреевич, радостный, отвечает: "Да на Крестительском". Я с испугу так и села и говорю: "Афанасий Андреевич, да лучше я, а вы еще людям нужны". Он постукал меня по левому плечу и говорит: "Нет, мама, вы еще поживете, а я, мама, уже со своей смерточкой наговорился два раза. Один раз она мне отложила, так как я сказал, что еще не приготовился, а теперь она мне уже не отложит".

Поминайте наставников ваших

(Евр. 13, 7)

В 1951 году, за много лет до дня своей кончины Афанасий Андреевич сделал завещание, чтобы мы, духовные чада, поминали его в этот день. Завещание это, по обычаю старца говорить, было иносказательным.

Умер Афанасий Андреевич в пятницу, на Пасхальной неделе, 5 мая 1967 года в день празднования Иконы Божией Матери "Живоносный источник" на 86-м году жизни. За день до смерти вместе со своей опекуншей Ангелиной Васильевной Дмитриевской ездил в Брянск, ходил к обедне, после службы прошел по магазинам, делал покупки.

Утром 5 мая Афанасий Андреевич принес воды, нагрел ее, вымылся, надел чистое белье, белые носки и лег отдыхать.

- Я захожу к ним в хатку и говорю Афанасию Андреевичу: "Как вам не стыдно в такую хорошую погоду дома на кровати лежать? Смотрите, на дворе теплынь, черемуха цветет, а вы лежите". А он мне в ответ: "Ваше до вас дойдет, а мое - до меня дошло". В это время входит Ангелина Васильевна и говорит: "Афанасий Андреевич, я пойду огород полить, а вы почистите картошку". И ушла. Возвращается из огорода, а Афанасий Андреевич говорит: "Дайте мне молока, что-то мне плохо". Пошла Ангелина к соседям за молоком (молока в доме не было), а когда вернулась, Афанасий Андреевич был совсем плох. Побежала она в поселок за медсестрой. Пришли, медсестра пощупала пульс и сказала: "Все, он умер".

На похороны приехали люди из Мценска, Брянска, Москвы. Хоронили его в Орле на Крестительском кладбище, народу было много - к могиле близко не подойти. Не переставая пели пасхальный гимн: "Христос воскресе". Весна была в полном разгаре, светило солнце, цвела черемуха, пели люди. После похорон московские гости пошли ко мне поминать старца. С тех пор мы его поминали каждый год, и так лет семь собирались вскладчину. Помянем в храме, на могиле панихиду отслужим и идем ко мне поминать. Когда приближалась восьмая годовщина, один человек мне говорит: "И охота вам устраивать помины, помянули в храме - и довольно, а то создаете себе хлопоты". "А может быть, правда, - подумала я, - Афанасию Андреевичу этого, может, и не требуется, чтобы, сидя за поминальным столом, вели разговоры о нем?" Как только мне об этом подумалось, в памяти всплыло какое-то слово на букву "М". Раскрываю словарь, и на глаза мне попадается слово "Мая", читаю: "Мая (испанское) - майская царица-девушка, которую в воскресенье и в праздничные дни в мае месяце наряжают и усаживают на троне, поставленном на улице, окружающие ее подруги просят деньги у проходящих мимо, на эти деньги они потом устраивают себе пир". Так вот где она, эта "мая"! Не цветок просил принести Афанасий Андреевич, "а принести маю" - делать помин на собранные деньги, а поскольку он умер в мае, творить по нему память. И в сознании воскресают его слова: "А теперь принесите маю".

Похоронили Афанасия Андреевича в могиле Христа ради юродивого Павла Павловича Худошерстного-Кадило-Крестовского (Павел Павлович Кадило-Крестовский родился в 1863 году, а в Орле появился в 20-х годах. Никому не известно, откуда он пришел. Говорят, что его брат жил в Ленинграде, а сестра в Москве. Павел Павлович роста был выше среднего, худощав, темно-русые волосы доходили до плеч. Одет был в длинную поддевку, похожую на рясу, летом всегда был с непокрытой головой и босой. Так он ходил вплоть до самых морозов. На груди носил на веревке большой, вырезанный из фанеры крест, на котором крупными буквами было написано "Крестом побеждаю". Если при нем говорили, что он с ума сошел, то он неизменно отвечал: "Не с ума сошел, а на ум нашел". Когда у него спрашивали, как его фамилия, отвечал: "Кадило-Крестовский". Ребята и некоторые взрослые - любители потешиться над ним - кричали: "Пал Палыч - трубка". А он, убегая от них, кричал: "Кадило победило! Крестом побеждаю!").

Жил Павел Павлович на Прядильной улице в одной многодетной семье. Во дворе стояла кирпичная пристройка, которую он называл своей кельей. Там у него были иконы и подмостки, на которых он спал, отдыхал или уединялся для молитвы. Перед дверью "кельи" стоял сбитый из досок стол, на нем - Распятие. На этом столе Павел Павлович ел и кормил голубей, которые садились к нему на плечи и на голову. Павел Павлович жил подаяниями, которые отдавал приютившей его семье и голубям. Был он человеком образованным, к нему многие приходили с просьбой написать куда-нибудь заявление: слог и почерк у него были четкие и красивые. Павел Павлович имел поэтический дар. Вот одно из его стихотворений:

Афанасий Андреевич представляет собой явление действительно исключительное, и чем больше углубляешься в его изречения, тем больше веришь в неисчерпаемые богатства человеческого духа.

Мария Николаевна не успела записать, но рассказывала, как однажды Афанасий Андреевич, вспоминая свои детские годы, описывал, как мальчонкой, в родном доме, выходя на крыльцо, часто наблюдал, как за изгородью сосед с бранью бил свою жену, а она кричала. Боголюбивый, нежный, восприимчивый к чужой боли отрок совершал крестное знамение и всем сердцем взывал к всесильному Владыке Богу Сердцеведцу: "Дай, Господи, мне хорошую невесту". И еще фразу прибавляла Мария Николаевна от лица Афанасия Андреевича: "Лучшей невесты, чем Церковь Господня, я и не желал".

Мария Николаевна рассказывала, будто одна женщина, подражая Афанасию Андреевичу, подбирала на улице спички. Особенно радовалась спичкам не горелым, а, как она их называла, "живым".

Мария Николаевна говорила, что многие не понимали Афанасия Андреевича еще и потому, что не видели, чтобы он когда-нибудь молился или крестился. Не было у него икон, только нательный крест.

Но однажды Марии Николаевне пришлось увидеть, как совершал молитву чудо-старец. Афанасий Андреевич ушел в лес и так долго не возвращался, что Мария Николаевна пошла искать его. Неожиданно наткнулась в лесу на поляну-взгорок. Афанасий Андреевич стоял на коленях, руки воздеты кверху. Он молился. Окликать его Мария Николаевна не решилась, вернулась домой и больше об этом разговоров не было.

Афанасий Андреевич учил Марию Николаевну верить в помощь Господа. Заставлял ходить босиком. Сам ходил босиком даже по снегу. И Мария Николаевна ходила босиком до самых заморозков и не болела. Но когда пошел снег, устрашилась.

В 13 лет мне пришлось впервые встретиться с Афанасием Андреевичем. Дома никого не было, я проснулась и сразу пошла на кухню, отрезала ломоть хлеба и стала есть. Вдруг открылась дверь, и вошел Афанасий Андреевич с моей мамой. Прямо сразу подскочил ко мне: "О-о-о! - говорит. - Какая большая! Грешно есть хлеб неумытыми руками".

- Мама, мама, пойдите сюда. Смотрите, это мать Софья. У нее будет много детей...

Одно время Мария Николаевна стала ходить в храм чуть ли не каждый день и домашние дела выполнять уже не успевала. Пришел как-то Афанасий Андреевич и сказал, что нельзя ходить, переставляя обе ноги сразу; вначале одна стоит на месте и служит опорой, другая - в движении, потом - наоборот, и так поочередно. Положила Мария Николаевна этот совет себе на осмысление и стала стараться не запускать ни домашнюю работу, ни духовное чтение, ни молитву в храме.

Жила в Орле старушка, приходившаяся дальней родственницей жене брата Марии Николаевны. Была она слепая, десять лет недвижно лежала в постели, но именно незрячие глаза ее только и подавали признаки жизни. Ходила под себя, а воду надо было из колонки носить. Мария Николаевна и сама была очень больна, еле ноги передвигала: врачи находили у нее рак.

Бабуля эта была на попечении своей чудной сострадалицы десять лет. И вот - весенний теплый день, окна и двери открыты, аромат цветов и солнце проникают в комнаты. А бабушка сидит у себя на постельке и тихо молится. Появляется Афанасий Андреевич и говорит Марии Николаевне: "Мама, а рака-то нет. Это она вас вымолила у Бога". И правда. Врачи потом очень удивлялись, что рак исчез.

В голодное время войны Параскева Пухова работала на хлебозаводе и брала хлеб "украдкой". Проверяли, конечно, но она все равно брала и заносила хлеб в соседний дом детям. Их было семеро - мал мала меньше, а родители погибли в начале войны.

Во время бомбежки большая бомба пробила крышу, пол и упала в угол подвальчика. А в противоположном углу сидели три монашенки, схоронившиеся от бомбежки. Они сидели, смотрели на эту бомбу и от страха боялись даже пошевелиться. И вдруг вспомнили слова Афанасия Андреевича: "Я разгрузился, но вы не бойтесь..." Ободрились они и, вышедши из подвала, вызвали солдат обезвредить "гостью".

У одной женщины заболела младшая дочь Нина. Афанасий Андреевич говорил:

- Мама, Нине домик строится...

- Мама, вот уже стены построены, теперь надо крышу...

- Мама, а домика больше нет. Нина выздоровела.

Одна женщина долгое время ходила согнувшись: болела спина. Врачи находили радикулит. Она попросила Афанасия Андреевича: "Помогите". Он принял устойчивое положение, словно уперся ногами в землю, и с силой стал как бы вытягивать тугую резину из спины, и женщина чувствовала, что это "нечто" поддается, вынимается. Вытянув, размахнулся и бросил о землю. Это "что-то" шлепнулось звучно. Больше спина не болела никогда, и ходить женщина стала прямо, обыкновенно.

Одна женщина рассказывала, что мучилась страшными головными болями. И попросила Афанасия Андреевича полечить ее. Он налил стакан водки и заставил выпить, а она никогда не пила, да и врачи запрещали даже вина немного. Но послушалась старца, выпила и уснула. Проснулась, а голова совсем не болит и больше никогда не болела. Пути Господни неисповедимы. Афанасий Андреевич разговаривал с Богом, и Господь открывал ему свои тайны.

Засадила семья Пуховых картофель. Начал картофель всходить. Уже порядочные определились всходы, как пошел крупный град и побил все. Вышла Параскева на крыльцо, горюет, глядя на побитые растения, и видит: Афанасий Андреевич возится, присев у края грядок на корточки. До ее слуха долетели его слова: "Картошка не обильна, но крупная".

У Афанасия Андреевича были именины, и в семье Пуховых решили отметить это торжество. Параскева, хозяйка многочисленного семейства, испекла пирог во весь противень и отправилась к сестрам Полине, Фри-не, Анне. С ними был Афанасий Андреевич. А Верочка осталась дома. Долго не было гостей, или Верочке так показалось, только ей очень захотелось попробовать пирожка. Она решила "подравнять" его, отрезала сбоку узкую полоску и ест. А в это время Параскева у сестер вспомнила про пирог и стала торопить именинника и гостей, а Афанасий Андреевич говорит: "Пирог Верочка уже доедает". Когда приехали и об этом сказали при Вере, она покраснела, ей стало стыдно. Она думала, что никто и не заметит, а оказывается, Афанасий Андреевич знал об этом и тогда, когда она ела, и когда отрезала, и когда надумала это сделать.

Рассказ Веры

У Пуховых большая семья. Было время зимнего поста. Маленький Миша взял коньки и тайком хотел прошмыгнуть в дверь на улицу. Параскева схватила его и хотела удержать, а Афанасий Андреевич остановил ее и сказал, что дети взрослеют в упражнениях и играх. И отпустил обрадованного мальчонку на каток.

Стояли жаркие дни, и сестры Полина, Фрина и Анна, беспокоясь об огороде, решили не идти ко всенощной, а полить грядки. Тут появился Афанасий Андреевич и заставил их идти в храм. "Отец небесный польет", - сказал он. Только они вышли из дома, и полпути не прошли, как всыпал хороший дождичек.

"Отец небесный лучше нас знает наши нужды и польет лучше нас", - говорили потом сестры, наставляя молодых в вере.

Тамаре Сергеевне Багровой подал как-то Афанасий Андреевич три свечных огарка - один меньше другого. Значение их стало понятно позднее. Был у Тамары жених. Началась война, и его срочно забрали на фронт. Больше она его не видела.

Однажды Афанасий Андреевич велел Параскеве и двум ее подругам лечь на лавки и накрыл их газетами, как саваном. Потом подошел к Параскеве и говорит: "Я ошибся". Взял ее за руку, снял саван-газету и поднял на ноги. Не могли они понять, к чему это. Жизнь показала: те подруги умерли. Параскева слегла, и думали, что смерть ее пришла, но она неожиданно поправилась и продолжала работать в храме - прибирала, пекла просфоры.

Одна женщина мечтала построить себе небольшой домишко. Накопила денег и спрашивает Афанасия Андреевича, строить ей дом или подождать: время-то тяжелое, послевоенное. А он ей говорит: "Номер твоего дома..." - и назвал число больше тысячи. Она ушла обрадованная, что мечта ее сбудется, делилась со знакомыми своей радостью. Но вскоре умерла, и в морге номер ее тела был такой, какой назвал Афанасий Андреевич.

Я пришла домой, рассказала маме, но мы не поняли, к чему он это сказал мне. И только 19 августа 1943 г. стало ясно, к чему. После освобождения Орла получили мы с фронта письмо от зятя. Он писал обо всех родных - кто где. А про Митю написал, что 14 ноября 1942 г. после тяжелой болезни Митя умер. Вот и "до конца сгорел".

Рассказ Ирины М.

В феврале 1944 г. познакомилась я с парнем из летной части, очень красивые у него были глаза и зубы. Он украинец был, воспитанный, вежливый, а вместо "хватит" говорил "фатит". Мне это не нравилось, хотя я и не показывала виду, думала, что он, наверное, деревенский. В марте его часть ушла из города. Мы переписывались, а мама боялась, что он приедет и увезет меня. Потом ему написали, что я вышла замуж, хотя это была неправда. Он стал писать реже, но написал, что приедет в Орел после демобилизации. Отец сердился: в качестве кого он приедет, что люди скажут? Я написала парню, что, мол, гостиница в Орле есть, приезжай. И все. Больше писем от него не было. Встречает меня как-то Афанасий Андреевич и говорит, хотя я к нему не обращалась: "Глаза, зубы, зубы, глаза, сено, солома, сельский парень, все учим, учим, алгебра, геометрия, все учим, учим, сельский парень..." У нас тогда жила схимонахиня Антония, и она сказала, что эти слова Афанасия Андреевича относятся к моему знакомому. Но мы с мамой не все поняли.

Когда о. Иоанн Квятович служил в Иоанно-Крестительском храме, один священник стал его притеснять и обижать. Это заметила одна женщина из церковного Совета, и после очередной нападки на о. Иоанна она пошла к Марии Николаевне и излила ей свое сострадание о. Иоанну. Вдруг из смежной комнаты вышел Афанасий Андреевич и строго сказал: "Кто разрешил обижать детей? Не позволю!"

N. был взяточник и гордец. Так он проявил себя и перед святым человеком, с высокомерием пытая то про одно, то про другое. Наконец, хлопнув себя по карману, спросил, что там. А там лежали деньги - взятка от предшествующего посетителя, рублей триста. Афанасий Андреевич точно сказал: "Взятка триста рублей, а дома большое горе тебя ждет".

После смерти Афанасия Андреевича люди, у которых он жил, хранили и хранят вещи старца. Однажды к Марии Николаевне пришли отец и сын. Она дала сыну надеть шерстяные носочки Афанасия Андреевича. Вдруг лицо парня перекосилось, и он залаял как собака, к великому изумлению отца. Мария Николаевна объяснила, что сын - порченый, больной, и виновники его болезни в нем проявляют недовольство и корчатся от святыни Афанасия Андреевича.

Как-то, провожая гостей, Афанасий Андреевич на перроне вокзала в ожидании поезда сказал диакону Андрею, показывая на лотерейные билеты в газетном киоске: "Купите". Диакон Андрей загорелся радостью и, купив билет, спрашивает: "Выиграет?" "Нет, - отвечает Афанасий Андреевич, - государству помогать надо".

К одной женщине сватался мужчина, имеющий троих детей, и очень просил стать его женой. Она обратилась за советом к Афанасию Андреевичу, и он дал ей положительный ответ. После того, как женщина ушла, ему был задан вопрос: "Что, этой женщине будет лучше в замужестве?"

- Нет, - ответил он, - будет лучше детям.

На 2-й Курской улице прямо напротив винзавода стоит симпатичный дом с садом, огородом. В нем жили сестры Полина и Фрина (старые девы) и Анна, у которой была дочка Танечка. Училась она с большими трудностями, а экзаменов боялась пуще всего. В то время жил у них Афанасий Андреевич. И приступила девочка Танечка к чудному старцу с великой просьбой помочь ей в государственном деле: сдать экзамен по литературе.

- Как тебя зовут? - спросил Афанасий Андреевич.

- Таня.

- Ну, открывай книгу на такой-то странице.

Мать моя часто ругала меня в детстве, и я думала, что я хуже всех. Однажды, когда мы жили у тети Таси, я сидела в маленькой комнате и рисовала акварелью маленькие натюрморты. Была тишина. Я смотрела на свои работы, и они мне нравились. На душе стало весело. Я посмотрелась в зеркальце на столе, подперла кулачком щеку и впервые осмелилась сделать совсем другое заключение о себе: стараюсь быть послушной, иногда хожу в храм молиться, пишу акварели, лицом не хуже других детей. Славная девчушка. Вот к какому о себе заключению я пришла.

Однажды пришлось Марии Николаевне припоздниться у знакомых. Вдруг Афанасий Андреевич резко встал и говорит:

- Пора. Опаздывать нельзя.

Мария Николаевна тоже поднялась. Афанасий Андреевич жестом дал удовлетворительный ответ на ее желание сопровождать его. Они ушли. На улице было темно и пустынно. Люди сидели по домам. В темноте подошли они к одному дому. Дверь оказалась не запертой. Они вошли. В доме женщина рожала, а муж, видно, побежал искать врача. В этом доме знали Афанасия Андреевича; он начал давать Марии Николаевне распоряжения греть воду и принимать младенца. Новорожденный был настолько слаб, что прожил всего несколько минут. Этих минут оказалось достаточно, чтобы дать ему имя и крестить. Афанасий Андреевич покропил младенца крещенской водой и осенил крестным знамением: "Крещается во имя Отца и Сына и Святаго Духа". Младенец умер. Афанасий Андреевич произнес облегченно с хорошей, радостной улыбкой: "Полетел...", провожая глазами одному ему видимое отшествие духа младенца. Тут вернулся муж с врачом. Люди верующие, они поняли правильно и с благодарностью, что присутствие Афанасия Андреевича и Марии Николаевны не было случайностью.

Семья была многодетной: у Афанасия было два брата, умерших в младенческом возрасте, и пять сестер. Об их дальнейшей жизни мы знаем очень мало. Елена, впоследствии постригшаяся в монашество, была на год старше Афанасия, остальные четыре сестры – моложе его. Звали их Мария, Ольга, Наталья и Анна. По-видимому, они всю жизнь занимались крестьянским трудом, оставшись в родных местах. Об их родителях сведения также весьма отрывочные. Уже в конце 40-х годов в беседе с врачами Орловской психиатрической больницы Афанасий Андреевич рассказывал, что в отроческом возрасте остался без материнского внимания. После ее смерти в 1899 году детей воспитывал отец, отставной военный, работавший управляющим имением. Смерть его была трагической: перейдя в последние годы жизни на службу старшим вахмистром, Андрей Сайко в 1914 году был убит разбойниками.

После завершения обучения А. А. Сайко становится ратником ополчения. О том, что Афанасий Андреевич был пехотинцем, записано в медицинской карте. Лечащий врач В. С. Юзвик вспоминала рассказ юродивого о том, что он служил в каком-то полку, что во время войны полк разбили, а ему чудом удалось остаться в живых. По всей видимости, это была русско-японская война 1905 г. С 1910 по 1912 гг. он служил стражником при канцелярии исправника в Луцком уездном управлении, с 1913 по 1915г. - писцом в Прилуках. В 1916 г. выполнял машинописные работы у нотариуса в Сумах, а затем до Февральской революции 1917 г. работал нотариальным клерком в Ровно.

Затем А. А. Сайко этапом переводят в Орловский концлагерь принудительных работ № 1, где он пробыл до зимы 1920-1921 гг. В Орле Афанасий Андреевич и принял на себя тяжелый подвиг юродства. Он жил на колокольне Богоявленского храма, вел себя как помешанный, ходил босиком. Вскоре священник Введенского женского монастыря о. Всеволод Ковригин узнает о нем, через своего келейника брата Иоанна подыскивает одинокую верующую женщину Марфу и благословляет ее приютить у себя блаженного.

К этому времени все более нетерпимым становится отношение официальных властей к Православной Церкви. Усиливаются гонения, оскверняются православные святыни. В соответствии с распоряжением наркома юстиции Д. И. Курского полным ходом идет так называемая ликвидация мощей. При изъятии церковных ценностей в соответствии с Декретом ВЦИК от 26 февраля 1922 г. в Орле происходит массовое ограбление храмов и осквернение святынь. Разворачиваются репрессии против духовенства. Так, губернским ревтрибуналом в июне 1922 года епископ Серафим был осужден на 7 лет, а епископ Николай - на 3 года. В Православной Церкви для подрыва ее изнутри насаждается обновленчество. Орловскую епархию лихорадит, меняются епископы. Одним из тех, кто поднял голос против ереси "живоцерковников", был о. Всеволод Ковригин, пользовавшийся огромным авторитетом среди верующих. В 1923 году возмущение клириков и мирян подавляется силой. Епископа Волховского Даниила высылают в г. Хиву, а епископ Николай оказывается под следствием. Начинается сплошное закрытие храмов и монастырей. К 1924 году только в Орле было закрыто 17 церквей, т. е. более половины имевшихся в городе.

Сердце православного христианина отзывалось болью на эти события. Афанасий Андреевич тяжело заболел. Исцелившись, он по наставлению иерея Всеволода, по-видимому, в 1924 году, постригается в монахи, продолжая жить в миру и исполнять подвиг юродства.

А гонения против Церкви усиливались... За активное противодействие беззаконию властей епископ Даниил в 1927г. был выслан из Орловской губернии. Вал репрессий подмял под себя и рядовых священнослужителей. Так, например, в 1929 году протоиерей в с. Лушино Орловского района Центральной черноземной области А. Оболенский был арестован и затем выслан в северный край за попытку противодействия Металлоторгу при обмере колокольни для снятия колокола.

В том же году ВЦИК и СНК принимают постановление "О религиозных объединениях", серьезно ущемлявшее права верующих. На эти притеснения православные ответили усилением молитвенного подвига. В 1930 г. после возвращения епископа Даниила из ссылки по его благословению четыре находившихся в Орле монаха создают небольшой монастырь при Успенской Ново-Благословенной церкви. На службы сюда стали собираться и оставшиеся еще монахини Орловского Введенского и Волховского Всехсвятского монастырей.

- Там, в Лукьяновке, тебе будет хорошо. Там и книг священных почитаешь, - напутствовала его Евфалия, сама выросшая в расположенной неподалеку деревне Озеровой.

В Орловском ОГПУ очень обрадовались поимке "агитатора". Ведь уже не первый месяц следователи безуспешно пытались сфабриковать рассыпающееся на глазах дело "церковно-монархической контрреволюционной группировки". Обвиняемые отказывались от данных ими под нажимом показаний, протоколы противоречили друг другу, срывались очные ставки. И "дело Сайко", по мнению орловских чекистов, могло бы стать лишним камешком в шатком фундаменте обвинения. Урицкому райуполномоченному дают поручение допросить В. А. Кирьянову. В это же время в Орле начальник СПО ОГПУ лично допрашивает Афанасия Андреевича. 5 мая 1931 года подписывается постановление о содержании А.А.Сайко под стражей в Орловском домзаке вплоть до окончания дела, "принимая во внимание совершенное им тяжелое преступление и то, что он может скрыться от суда и следствия".

29 мая уполномоченный оперсектора полномочного представительства ОГПУ по Центральной черноземной области от руки вписывает фамилию Афанасия Андреевича в уже подготовленный на пишущей машинке бланк постановления о привлечении в качестве обвиняемого. Чекист обвиняет подследственного в том, что тот "вел среди верующей массы агитацию против мероприятий сов. власти и партии на селе, находясь в связи с другим реакционно настроенным духовенством, в частности с епископом Даниилом, группировал вокруг церкви отдельных лиц, антисов. настроенных".

И вот 15 сентября 1931 года Орловским оперсектором ОГПУ в Воронеж в "тройку" ПП ОГПУ по ЦЧО направляется обвинительное заключение по сфабрикованному делу "группировки церковников", которая якобы вела под руководством Орловского епископа Даниила (Троицкого) "антиколхозную и антисоветскую агитацию". В обвинительном заключении, в частности, говорится, что "Сайко около двух лет под видом старца живя в Орле, ходил по церквам и прислуживал там, имея большие знакомства как с церковниками, так и с монашествующим элементом, и паломничал по деревням. Впоследствии он был послан в Урицкий район для антисоветской агитации в деревне".

На свободе Афанасий Андреевич пробыл недолго. Как свидетельствуют документы, спустя несколько месяцев, в 1932 году, вероятно, не без помощи НКВД, его забирают в Орловскую психиатрическую больницу, расположенную в 7 километрах от города в деревне Кишкинка. Само это событие, как пишет М. Н. Кириллова, было предсказано юродивым. Без сомнения, Господь спас блаженного от еще более тяжелой участи. Ведь практически все священнослужители, монашествующие и многие миряне были замучены в 30-е годы. В больнице же смиренного и доброго старца любил и жалел медперсонал, не забывали о нем и орловцы. Л. Д. Мельникова рассказывала, что до войны, когда ей было 10 лет, они с матерью, санитаркой психиатрической лечебницы, жили на территории Кишкинки. Любовь Даниловна помнит, что к провидцу было настоящее паломничество: кто шел за советом и помощью, кто - просто проведать святого старца. Принесенных этими людьми гостинцев хватало почти на всех больных.

И вновь пошли к Афанасию Андреевичу люди за советом и помощью. Одной из его духовных почитательниц стала Мария Николаевна Кириллова. Эта благочестивая женщина познакомилась с юродивым еще в начале 20-х годов, вскоре после его появления в Орле. Но тогда ей было всего пятнадцать лет. Отец Марии Николаевны - немец, лютеранин, принявший православие, а ее муж Андрей Матвеевич впоследствии стал диаконом в Ахтырской церкви. Они скромно жили в половине дома № 13 по Медведевскому переулку. Многие иконы, висевшие на стенах, и книги из духовной библиотеки этой семьи были спасены из пожарищ и руин уничтоженных храмов. В гостеприимном и боголюбивом доме Кирилловых, сам воздух которого был напитан запахом ладана, бывал юродивый Афанасий Андреевич Сайко. Мария Николаевна впоследствии взяла на себя нелегкий труд записать многие поучительные рассказы о жизни блаженного.

В середине 40-х годов с юродивым познакомилась Ангелина Васильевна Дмитриевская. По образованию археолог, до войны она работала научным сотрудником Государственного Эрмитажа в Ленинграде. Пережив все тяготы и ужасы блокады, эта мужественная женщина в 1943 году была вывезена из осажденного города. Ей было тогда около сорока лет. Вскоре она попадает в Орел и работает в музее И. С. Тургенева, только что возвращенном из эвакуации. Встреча со святым старцем глубоко потрясла Дмитриевскую, и она решила как-то облегчить его жизнь. Когда ее семья возвратилась на родину в Ленинград, Ангелина Дмитриевская не смогла покинуть святого человека. В послевоенные годы Ангелина Васильевна становится одним из самых близких к подвижнику людей. Она даже оставляет работу, живет случайным заработком и на средства родственников для того лишь, чтобы быть рядом с юродивым.

Из истории болезни явствует, что Афанасий Андреевич во время своего пребывания в лечебнице "спокоен, словоохотлив, приветлив", "добродушен", "доброжелателен к людям". Он охотно ходит на общие работы, помогает персоналу, в концертах художественной самодеятельности больных играет на скрипке и гитаре. Ни в одной записи не говорится о социально опасном поведении, требовавшем изоляции. Однако врачи материалисты, отмечавшие, что блаженный символически толкует явления природы и быта, видели в этом лишь признаки душевной болезни и не понимали глубинной мудрости высказываний старца.

Лишь в начале 1950 года после многочисленных обращений в различные инстанции А. В. Дмитриевской удалось получить официальное разрешение облздравотдела на редкие свидания "в отдельном помещении (вне отделения), на короткое время и в присутствии медперсонала".

В начале сентября 1950 года в Министерство здравоохранения РСФСР из больницы направляется просьба разрешить перевод Афанасия Андреевича "в психиатрическую больницу или колонию, удаленную от Орла". Мотивировалось это тем, "что среди местного населения Сайко считают прорицателем, что вызывает приход большого количества посетителей на территорию больницы, способствует распространению нездоровых слухов и религиозных предрассудков среди населения".

Урон, который нанес Афанасий Андреевич атеистической пропаганде в Орловской области, встревожил Министерство здравоохранения, и вскоре разрешение на перевод было получено. 30 сентября главный врач Орловской областной психиатрической больницы делает в истории болезни А. А. Сайко запись:

Более суток медленными тряскими поездами везли Афанасия Андреевича. Лишь 2 октября прибывает он в "Орловку". А следом за блаженным в Воронеж едет А. В. Дмитриевская. Прекрасно понимая истинные причины перевода старца за пределы области, она прикладывает огромные усилия для его вызволения из Воронежской больницы. Ангелина Васильевна уверена в успехе, в том, что Бог на ее стороне.

1.ХII

Реакция на донос была незамедлительной. Спустя неделю, 7 декабря 1950 г., работники МВД доставляют блаженного в Орловский психоприемник. После разъяснения "коллег-психиатров" из МГБ о необходимости "лечения" страдальца, дежурный врач приемника дописывает на полях истории болезни заключение: "Наблюдение. Свидания запретить. Немедленно перевести в психбольницу". Из облздравотдела в больницу поступает строгий приказ: "Больного изолируйте и запретите к нему доступ посетителей".

В тот же день в Воронеж идет сердитый запрос главврача Орловской психиатрической больницы: "Прошу Вас срочно сообщить причину выписки Сайко А. А., т. к. в связи с социальной опасностью он выписке не подлежал, а должен быть изолирован в психбольнице..."

"В Вашей выписке из истории болезни нет отметки о том, что Сайко социально опасен для окружающих, наоборот, указано, что он добродушен, - недоумевающе пишет в ответном письме заместитель главного врача Воронежской психиатрической больницы. - Больной за все время своего пребывания в б-це был спокоен, и его поведение было такое же, как было описано в Вашей выписке..."

8 декабря, на следующий же день после принудительного помещения блаженного в психоприемник, Ангелина Васильевна Дмитриевская со слезами умоляла орловского уполномоченного по делам Русской Православной Церкви Н. Ф. Зверева оказать содействие в освобождении из больницы и передаче ей под опеку А. А. Сайко. В то время это был единственный способ облегчить его участь. Однако уполномоченный остался безучастен к ее просьбам.

Необоснованные притеснения вызывали протест у блаженного. Это отмечено в новых записях:

В мае 1951 г. главный врач больницы пишет в облздравотдел петицию, в которой ставит все точки над 1: "Больной, как и при первом поступлении, доставлен органами МГБ и находится под особым надзором. Свидания с ним запрещены".

Служа Богу, подвижник стал ненавистен миру, и участь его была предрешена. Последняя запись в истории болезни, хранящейся в архиве Орловской психиатрической больницы, датирована 13 сентября 1951 года. В ней говорится, что по распоряжению Орловского облздравотдела пациент переводится в Томскую психиатрическую больницу, т.е. подальше от своих орловских почитателей. Желая предотвратить ошибку, допущенную за год до этого, в новой выписке из истории болезни, направляемой в Томск, откровенно говорится, что Афанасий Андреевич был помещен в больницу "по указанию вышестоящих органов... сотрудником МВД". 19 сентября блаженный с сопровождающим прибывают в Томск".

В 1956 году верующие перевозят его в Москву. Несколько месяцев Афанасий Андреевич живет у подруги Марии Николаевны, о чем М. Н. Кириллова вспоминает в своей книге. Из Москвы юродивый переезжает в Псковскую область, в воспетое Пушкиным Михайловское. В 1957 году А. А. Сайко гостит в Риге.

5 мая 1967 года Афанасий Андреевич Сайко скончался. Погребение его состоялось на Крестильском кладбище в Орле при большом стечении народа.

На могиле святого старца постоянно стоят свежие цветы. Сюда часто приходят люди, чтобы испросить совета у блаженного, получить исцеление у его могилы. Молва повествует о многих совершившихся здесь чудесах. Так, уже упоминавшаяся Л. Д. Мельникова рассказывала о женщине, которая хотела поставить на могилу Афанасия Андреевича свечу, а денег у нее оставалось всего рубль. Все-таки купила, поставила она свечу и пошла домой, а здесь у порога увидела свой рубль. До сих пор она бережет его как святыню.